Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Шрифт:
ВЕРА. Теперь, значит, Паша машиной распоряжается? Мне на вокзал, Паша, можно?
СЕРОШТАНОВ. Приятно директором быть, черт возьми. Красивые девушки улыбаются, форд под окном гудит… вези ее к поезду, Кулик, и руль обеими руками держи!
КУЛИК. Не плати мне сверхурочных за этот проезд! Везу я Веру по собственному желанию!
ВЕРА (дает ему чемодан). Оценила!.. Ну, прощайте все! (Виктору.) Ты, Витя, не горюй… Вон одного нашего инженера на десять лет сослали, а три года прошло —
ВИКТОР. Утешила!
ВЕРА (Нине). Ну как?
НИНА. Опять «без перемен».
ВЕРА. Главное — успокойся ты… Нельзя так сильно любить. Страдаешь, как будто сама во всем виновата… (Целует.) И губы как лед…
НИНА. Идем, я провожу…
ВЕРА. Родители, надеюсь, тоже дочку проводят? А ты покрасивел, Паша, на новом месте! Вернусь — замуж выйду.
СЕРОШТАНОВ. В очередь запишись. Я теперь такую красотку выберу!.. (Смотрит в зеркало.) Ух!
КУЛИК. Не пренебрегай шофером, Вера! У шофера машина всегда, а директора снимут — он пешочком пойдет!
ВИКТОР. Веселая сестричка. Десять лет со скидкой!
СЕРОШТАНОВ. А лицо мое как будто действительно выглядит благороднее. Этакая деловитость между бровей, и даже уши торчат не слишком. Но в жены я себе девушку возьму, которая другого не знала, чтобы она меня ни с кем сравнивать не могла… Да… А цех твой я решил оборудовать и пустить.
ВИКТОР. Консервированный цех?
СЕРОШТАНОВ. Что ж в нем, тир открывать, что ли? Я так рассуждаю: цех мне в наследство достался, тебя за него сняли, под суд отдают, но я в этом деле, как барашек, чист… И за два миллиона начну биться с начала. Без обману, конечно, без шуры-муры, напрямик, но до крови буду биться. И добьюсь!..
ВИКТОР. Эх!
Возьми! Нет у меня злобы к тебе, Павел, возьми! Тут все адреса и телефоны полезных людей! Что ни потребуется для цеха — все устроишь. Тут, брат, все тайные выдаватели записаны. Бери… И не ходи через парадную дверь!
СЕРОШТАНОВ (берет книжку). Загляну на досуге, в порядке приема дел. А у меня интересный вопрос возникает. С кем я работать начну — куда твой заместитель пропал? Неделю Накатова на заводе нет.
ВИКТОР. Прислал записку: «Уезжаю по делам… с дороги напишу», и с тех пор ни слова. Звонил на дом — телефон молчит.
СЕРОШТАНОВ.
ВИКТОР. Может быть, Нина знает?
СЕРОШТАНОВ. Не спрашивал. А сама она не говорит.
ВИКТОР. Эх, протекла она через меня, как ручей сквозь пальцы, не удержал… Да ну… И Нина уверена, что с Рядовым несчастный случай?
СЕРОШТАНОВ. Конечно, случай… Что еще?
ВИКТОР. Нет, Павел, тут история глубже.
СЕРОШТАНОВ. Басни!.. (Показывает на Горчакову.) И что она торчит, как пень?
ВИКТОР. Она нас не слышит. Здесь, Павел, вот какое дело, по-моему…
ОТЕЦ. Уехали. Скоро и мы с Нинушкой покатим. В Америку.
МАТЬ. Совсем я одна останусь. Куда тебе две недели морем трястись — помрешь от качки по дороге либо волнами захлестнет… Не езди, Петя, далеко так… Господи.
ОТЕЦ. Мы теперь хозяева, нам на одном месте сидеть невозможно. Все надо видеть и знать, и все самим делать надо.
МАТЬ. Ты ж там заблудишься, с голоду помрешь — кто за тобой присмотрит?
НИНА. Не бойтесь, Елизавета Семеновна, я с него глаз не спущу…
МАТЬ. Ты — надежа моя. Не оставляй старика одного. Давно хотела тебя просить, да не показываешься ты к нам. Обижена. На меня обижена. Много я людям крови испортила характером своим подлым, каялась сколько раз — не помогает.
ОТЕЦ. А ты того… помирись… помирись, старуха. Нинушка? А? Ну, не сжились вы, разъехались… делить вам теперь нечего, можно без злости, как полагается… и все вообще…
МАТЬ. Да я что ж… Я как Нина…
ВИКТОР. А мне ты протянешь руку?
Так…
ОТЕЦ. Вот теперь ощущаю я всю полноту всевозможных переживаний…
МАТЬ. Петя…
ОТЕЦ. Молчи, мать… я уже философски охватил весь вред алкоголизма, но еще практически не изжил предпоследней рюмочки… Нинушка!
Старуха!
Виктор!
Эх, приезжай к нам, Нинушка… В Верину комнату. Мы теперь хозяева, нам надо в мире жить.
ВИКТОР. Знай, Нина, где бы ты ни была, только кликни. Дай знак… и я…