Зачарованная Эви

Ливайн Гейл Карсон

К моему удивлению, при одной мысли о Пиках у меня сами собой сжались кулаки. Я-то хотела попасть туда человеком, с партией знахарей и в сопровождении отряда стражников. При удачном стечении обстоятельств мы собрали бы пурпурину и не потревожили ни одного дракона. А теперь мне придется поворачивать налево одной. Дальше до Топей нужно будет идти прямо, и вся дорога туда, по моим прикидкам, займет три-четыре дня, если я заставлю обмякшие от страха ноги шевелиться, а еще почти не буду спать. И если по пути меня не убьют.

О Топях никто

ничего толком не знал. Туда попадали лишь те несчастные, кто угодил к ограм в рабство, а такие не возвращались. Столетиями короли и королевы пытались истребить этих тварей, но не преуспели – разве что несколько усмирили их и отогнали подальше от городов.

Нас усмирили, нас!

Стража начинала обходить границы Топей, только когда учащались нападения на людей и скот. Рано или поздно все солдаты из патрулей погибали.

Через час-другой мне потребовался отдых. Я спряталась за кусты, что росли вдоль дороги, но оказалось, что от обиды и голода мне никак не заснуть.

Я все думала о маме: она, наверное, тоже не спит. Ночами, когда нам обеим не спалось, обычно из-за денег, мы шли в кухню и находили там друг дружку. Я заваривала чай из теткиной травы – прекрасное успокоительное, – а мама, если было холодно, растапливала очаг. И тогда мы сидели у огня, укутавшись в стеганые одеяла, и играли в загадки, пока не начинали зевать перед каждой отгадкой.

Сегодня загадки были такие: кто заварит маме чай? Кто посидит с ней?

Когда слезы у меня высохли, я села и полезла в сумку за сушеным мясом, но остановилась: нет, не буду рабыней желудка – останусь человеком хотя бы в этом.

Чижик, скорее всего, тоже не спит. Волнуется и за меня, и за себя, поскольку знает, что бессонница вредна для здоровья, а меня рядом нет, и некому будет дать ему лекарство утром.

Он был моим любимым больным – всегда готовым попробовать любое экспериментальное средство из моих рук. Например, когда я дала ему новое лекарство от простуды – улиточью слизь и ежиный жир, – он покорно проглотил его. А когда смог снова открыть рот, не боясь, что его вырвет, посоветовал для вкуса в следующий раз добавить аниса и меда. Фраза: «Только не ежика с улиткой!» – стала нашей шуткой для двоих.

Но простуду у него как рукой сняло.

Сказала бы я «да», если бы он подождал год-другой? Этого я не знала. Сейчас мне пятнадцать, и саму себя в четырнадцать я, наверное, и не узнала бы. В шестнадцать я снова стану другой, особенно теперь: когда побудешь огром, уж точно изменишься.

Я легла обратно. Сон по-прежнему обходил меня стороной.

Когда я была человеком, то не особенно любила сушеное мясо. Подождет. Я скрипнула зубами.

Чижик вечно торопил события. Многие его недомогания прошли бы сами – дай только срок, – но он хотел, чтобы они исчезли в одно мгновение. Так что, наверное, решил, что любит меня, минут за пять до того, как делать предложение.

Если бы я предвидела будущее, то сказала бы, что не уверена, захочу ли вообще

когда-нибудь выходить замуж. А теперь придется, если – всего за шестьдесят дней! – я все-таки сумею кого-нибудь полюбить и добиться взаимности. То есть если произойдет чудо.

Пальцы, не слушаясь ни мыслей, ни воли, расстегнули ремни на сумке и развязали бечевку на свертке с мясом. Я попробовала кусочек.

Бездны вкуса! По сравнению с ним блекнет все остальное мясо, как его ни готовь. Гораздо вкуснее кабаньего бока, хотя и он был просто объедение. Я закрыла глаза, чтобы как следует ощутить насыщенный вкус. Да это как солнце по сравнению со свечкой!

Я вмиг покончила с первой полоской сушеного мяса и потянулась за добавкой. И одернула себя. Это чудо надо приберечь на крайний случай.

Как это будет, когда я встречу огров в обличье огра? По-огрски я не говорю. Или слова сами хлынут, когда мне понадобится? Как мне объясниться с ними? Почувствуют ли они, что я говорю правду? Сумеют ли уговорить меня на что угодно, как будто я по-прежнему человек? Будут ли они добры ко мне? Понравятся ли они мне? Вот будет ужас, если понравятся! И как там Аидиу? Вылечил ли ее Убииг?

Мысли мои перескакивали с вопроса на вопрос, пока я наконец не заснула, совершенно выбившись из сил.

А потом проснулась – и меня снова ждало потрясение, стоило вспомнить, что теперь я огр.

Идти по дороге оказалось невозможно ни днем, ни даже ночью. Когда при виде меня один человек опрокинул повозку, я решила прятаться в лесу, который рос вдоль дороги. Споткнуться и упасть я не боялась, поскольку

• глаза у огров одинаково хорошо видят и на свету, и в темноте;

• нюх и слух у огров гораздо острее человеческих.

Единственным моим спутником был голод, зато он никогда не стеснялся заявить о себе. Но я все равно берегла сушеное мясо и в одну безлунную ночь позаимствовала еще – именно позаимствовала, потому что дала себе слово расплатиться, как только смогу, – из сушильного сарайчика у чьей-то усадьбы. Никто не проснулся. Сторожевой пес только подставил мне живот – почесать.

Эту добычу я тоже не стала есть, а чтобы не умереть с голоду, ловила белок и зайцев, которым не посчастливилось встретиться мне на пути.

Шагая вперед, я вспоминала сказку «Красавица и Чудовище». Чудовище сидит себе дома и ждет, когда же ему улыбнется удача и найдется выход из его бедственного положения, что и происходит с появлением в его дворце доброй, милой и прелестной Красавицы. Чудовище влюбляется в нее, а она, о чудо, тоже со временем понимает, что полюбила его. И счастливый конец наступает как раз вовремя.

А что было бы, если бы он не полюбил ее? Вдруг она оказалась бы занудной злюкой? Или у нее было бы даже больше достоинств, чем говорится в сказке, а он все равно не полюбил бы ее. Каждый имеет право любить того, кого любит, невзирая на совершенства и несовершенства.