Загадка XIV века
Шрифт:
Когда торговцы и путешественники разнесли весть о новом налоге, не только в Париже, но и в Лане, Амьене, Реймсе, Орлеане и Руане вспыхнули бунты. Представитель столичной буржуазии Жан де Маре, пожилой уважаемый и красноречивый адвокат, служивший всем королям, начиная с Филиппа VI, тщетно пытался убедить герцога Анжуйского отменить эдикт. Владельцы магазинов не пускали сборщиков налогов, явившихся оценивать их оборот; горожане хватали оружие, забили в набат и накидывались на налоговые конторы. Гнев народа подогревали «английский пример» и даже «письма и записки от фламандцев». Дело было, однако, не столько в совместных действиях, сколько в страхах правящих кругов.
В конце февраля мятеж в Руане, столице Нормандии, разгорелся не на шутку. Знатные виноторговцы, узнав о новом налоге на вино, решили возбудить народное сопротивление и при этом не скомпрометировать себя. Они обратились к ремесленникам и мелким купцам: стыдно, мол, подчиняться новому налогу, — и напоили всех дармовым вином. Под крики «Haro!»(этот возглас означал вызов) — против правительства и против сборщиков налогов — толпа из двухсот нетрезвых торговцев ринулась в ратушу и принялась бить в набат. Так началась знаменитая «Гарель».
Собрав сторонников, торговцы принялись грабить дома богачей, взламывали сундуки, выбрасывали на улицы вещи, разбивали окна, вскрывали бочонки с вином и выливали все, что не смогли выпить. Они нападали на священников, ростовщиков, евреев, на дома бывших мэров, набат гремел всю ночь. Богачи бежали, укрывались в монастырях, а нескольких королевских чиновников и сборщиков налогов убили. Главу торговой гильдии, толстого и глупого, прозванного за дородность фигуры Большим Жаном, против его воли назначили вожаком и пронесли по улицам на троне, компрометируя тем самым богатых буржуа, которые желали остаться за кулисами.
К восставшим присоединилось множество обеспеченного люда, и мятежники напали на аббатство Сан-Уэн. Это аббатство ненавидели за то, что оно владело большими земельными угодьями, и за особые привилегии. Двери разбили топорами, конторские книги сожгли, аббата заставили подписать отказ от всех долгов. Тот факт, что документы сформулированы правильным юридическим языком, доказывает роль, сыгранную в восстании верхним слоем буржуазии. Впоследствии на торжественном собрании на рыночной площади толпа обратилась с петицией к толстяку-«королю», дескать, объявил нас свободными от налогового бремени. Некоторые, глядя на это представление, смеялись и качали головами.
Богатые буржуа, во избежание королевской опалы, направили в Венсенн делегатов с просьбой о помиловании. Королевский совет, опасаясь, в свою очередь, распространения восстания на другие города, посоветовал мальчику-королю не демонстрировать гнев, а постараться успокоить разбушевавшихся людей. Как и подобало носителю священного королевского титула, Карл VI выехал в Руан, где магистраты, явно встревоженные беспорядками, посулили передать в казну определенную сумму в обмен на прощение. В целом, конфликт удалось притушить, но не загасить окончательно; недовольство готово было вырваться наружу при любом удобном случае, причем с обеих сторон.
Не успел утихомириться Руан, как восстал Париж. Объявить публично о новом налоге никто не рисковал, пока некий глашатай за деньги не выехал на рыночную площадь. Он обратил на себя внимание народа тем, что пообещал вознаграждение за возврат золотого блюда, украденного из дворца, после чего объявил о новом налоге и, ударив шпорами коня, галопом умчался прочь. Когда новость распространилась по городу, люди собрались во множестве и поклялись «ужасными клятвами» ничего не платить и сопротивляться. Последовали аресты подстрекателей — носильщиков, жестянщиков, свечных мастеров, пекарей, точильщиков, портных, то есть ремесленников, мелких торговцев и слуг. На следующее утро, 1 марта, когда на рынке Ле Аль сборщик налогов потребовал деньги у женщины, продававшей салат, «рыночный люд» напал на него и забил до смерти.
Париж гудел. Люди бегали по улицам, призывали соседей к оружию «за свободу страны», поднимали народ яростными криками, исполненными угроз. «Если вы не вооружитесь, как мы, — кричал один, — мы убьем вас в вашем собственном доме!» Затем толпа вломилась в Отель-де-Виль на Гревской площади, захватила три тысячи боевых молотов с длинными ручками, которыми обычно пользовалась полиция. У молотов были цилиндрические, окованные свинцом головки; Уг Обрио запасся ими на случай войны с англичанами. По-французски «молот» — maillet; от этого слова мятеж получил прозвище восстания майотенов (или молотобойцев).
Вооруженная толпа вызвала у властей еще больший ужас. Пока на правом берегу Сены молотобойцы занимались грабежами, аристократы, прелаты и чиновники поспешно грузили ценные вещи в экипажи и бежали в Венсенн. Майотены запоздало закрыли городские ворота, натянули поперек улиц цепи и поставили стражу, чтобы воспрепятствовать бегству богачей (некоторые из последних вынуждены были вернуться). Еще майотены гонялись за нотариусами, юристами и за каждым человеком, так или иначе связанным с налогами, вламывались в церкви и вытаскивали оттуда сборщиков налогов, — одного выволокли от алтаря церкви Сен-Жак, где он в ужасе цеплялся за статую Святой Девы, и перерезали ему горло. Дошедшие до нас записи свидетельствуют, что повсюду пылали костры и, как и всегда, был разграблен еврейский квартал. «Обратись в христианство, или мы убьем тебя!» — велели некой еврейке. «Она сказала, что скорее умрет, — свидетельствовал очевидец, — тогда ее ограбили и убили». Евреи снова искали убежища в Шатле, но чиновники их не пускали из страха перед майотенами. Из тридцати с лишним людей, убитых в первый день восстания, половину составляли евреи.
Состоятельным буржуа хотелось и усмирить восстание, и воспользоваться им, чтобы добиться уступок от короны. Они быстро сформировали ополчение, готовое противостоять бунтовщикам и королевским вооруженным отрядам. На перекрестках расставили заградительные команды, разведчиков послали на колокольни церквей, откуда они могли засечь приближение военных отрядов. «Они быстро показали себя настолько сильными, — писал Бонакорсо Питти, флорентийский банкир в Париже, — что со временем майотены стали им подчиняться», и в результате буржуа руками бунтовщиков добились чего хотели от короны.
Парижское восстание, случившееся сразу же после событий в Руане, усилило страхи перед революцией. Двор поспешил начать переговоры. Де Куси, прославившегося своим «вежеством» и способностью убеждать, вместе с канцлером и герцогом Бургундским отправили в предместье Сент-Антуан — выслушать требования бунтовщиков. Жан де Маре выступил в роли посредника. Парижане настаивали на отмене всех введенных после коронации налогов, требовали амнистии для бунтовщиков и освобождения четверых буржуа, арестованных за выступления против налога герцога Анжуйского. Чтобы снизить накал страстей, королевские переговорщики согласились освободить четверых заключенных, однако результат оказался не тем, на какой они рассчитывали. Не дослушав посланцев короля, толпа напала на Шатле и другие тюрьмы, отворила все камеры и темницы и выпустила заключенных; те были настолько измученными, что не могли идти, и их пришлось нести на руках до больницы Отель-Дье. Все судебные книги регистрации и признания арестантов сожгли на кострах.