Загадка XIV века
Шрифт:
Французы не привезли с собой ни катапульт, ни других осадных орудий. Деньги были вложены в покупку шелков и бархата, расшитой золотом парчи, повозки ломились от дорогой провизии и бочонков с вином. Зачем тысячу миль тащить за собой по Европе тяжеленные орудия, если с презренным врагом можно запросто справиться и без этого? Такой выбор, должно быть, определяла европейская культура.
Бусико легко отнесся к отсутствию осадных орудий. Неважно, сказал он, можно быстро смастерить лестницы, а храбрые люди значат больше, чем какая-то катапульта. Фанатик рыцарства, Бусико с двенадцати лет служил пажом в нормандской кампании у герцога Бурбонского, в шестнадцать при Рузбеке его произвели в рыцари, в 24 года он тридцать дней продержался в турнирном бою, и этот подвиг вызвал восхищение у его ровесников. Два года спустя, в 1391-м, его сделали маршалом. Неспособный сидеть без дела, он дважды сражался с тевтонскими рыцарями в Пруссии, в Каире выкупал д’О и ездил в Иерусалим. Когда ему случилось видение: две прекрасные женщины в белых одеждах с красным крестом на знамени спустились якобы с небес и остановили готовившихся к атаке сарацин, — Бусико учредил орден Белой Дамы. Он полагал, что при необходимости можно привлекать в армию и представительниц слабого пола. Он был олицетворением рыцарства и мог бы сказать (слова эти, правда, принадлежат Жану де Бейлю, рыцарю XV века) то, что вдохновляло молодых людей его поколения:
«Как соблазнительна война! Когда знаешь, что гнев твой праведен, и кровь готова для боя, слезы наворачиваются на глаза. На сердце становится сладко, и жаль, если замечаешь, что друг ненароком подставляет уязвимое место, но он всего лишь исполняет волю Создателя. Рядом с тобой кто-то готовится жить или умереть. Все это порождает восхитительное чувство, и кто его не испытывал, тот не поймет. Ты думаешь, что человек, который испытал это чувство, может бояться смерти? Никогда, ведь в этот миг ему так хорошо, так радостно, что он не знает, где он, и в самом деле ничего не боится».
Стремительный штурм Никополя был невозможен, ведь глубина рвов, окружавших город, равнялась росту трех человек, поставленных друг на друга; к тому же отсутствовали осадные орудия, и все предполагало длительную осаду. Крестоносцы окружили Никополь, запечатали выходы из города, устроили блокаду и на реке, обрекая тем самым на голод и гарнизон, и городское население. Две недели прошли весело — в играх, празднествах, в громогласных изъявлениях презрения к невидимому противнику. Союзников приглашали на великолепные пиры в украшенных картинами шатрах; аристократы обменивались визитами, каждый день являлись в новых нарядах с длинными рукавами и в неизменных туфлях с длинными носами. Несмотря на гостеприимство, ирония и шутки в отношении храбрости союзников вызывали в армии недобрые чувства. В пьяном угаре все забыли об осторожности и не выставляли постов. Местные жители, возмущенные грабежами, никаких сведений о противнике не сообщали. Разве что фуражиры каждый день приносили слухи о приближении турок.
И в самом деле, султан с конницей и пехотой уже прошел Адрианополь и быстро двигался через Шипку к Тырново. Сигизмунд направил группу разведчиков, состоявшую из пятисот венгерских всадников; они проникли в окрестности Тырново (в 70 милях к югу от Никополя) и вернулись с подтверждением слухов о том, что «великий турок» уже близко. Те же слова, долетевшие до впавших было в отчаяние осажденных жителей Никополя, вызвали у них восторженные крики, в городе загремели барабаны и запели трубы. Бусико расценил это как уловку со стороны противника. Он был уверен в том, что турки никогда не осмелятся на атаку, и пригрозил отрезать уши любому, кто будет разносить слухи о приближении противника и деморализует лагерь.
Де Куси менее других был склонен сидеть в неведении, он чувствовал необходимость действовать. «Давайте выясним, что представляет собой наш противник», — сказал он. Судя по рассказу ветерана, переданному пятьдесят лет спустя хронистом Жеаном де Вавреном, де Куси с уважением относился к местным союзникам и внимательно прислушивался к выходцам из Валахии, хорошо знакомым с турецкими обычаями и хитростями. Будучи практичным от природы, он был одним из немногих, кто изучал врага и все его повадки и ухищрения. Вместе с Рено де Руа, бургундским наместником Жаном де Сэмпи, отрядом из пятисот копий и с пятьюстами конными лучниками он поехал на юг. Узнав, что к ним направляется большое турецкое войско, де Куси оставил двести всадников. При приближении противника они должны были сделать вид, что отступают, тогда противник бросится за ними в погоню, а люди де Куси выскочат из засады и набросятся на противника сзади. Это была распространенная тактика, и в данном случае она успешно сработала. Когда турки рванулись вперед, крестоносцы выскочили из-за деревьев с криком: «Да пребудет Богоматерь с сиром де Куси!», а в то же время французский авангард прервал свое притворное бегство и атаковал противника спереди. Турки растерялись и понесли много потерь. Воины де Куси поубивали столько врагов, сколько смогли, и с чувством исполненного долга оставили поля боя.
Победа де Куси произвела на лагерь сильное впечатление, однако породила два неприятных последствия: французы сделались еще самоувереннее, а коннетабль почувствовал себя уязвленным, «ибо увидел, что сир де Куси вызвал восхищение не только у всего французского войска, но и у чужеземцев». Он обвинил де Куси в том, что тот подверг армию неоправданному риску и лишил графа Неверского лидерства и славы.
Сигизмунд созвал военный совет. Он предложил пехотинцам Валахии пойти навстречу передовому отряду противника. Обычно турки с целью грабежа пускали вперед необученных рекрутов. В бою они тоже первыми принимали удар противника, чтобы его измотать. Сигизмунд сказал, что рыцарям не к лицу с ними сражаться. Когда простые солдаты устоят против первого натиска, в бой со свежими силами вступит французская конница, выстроившаяся в первом ряду армии крестоносцев. Венгры и союзники поддержат атаку и не дадут турецкой коннице обойти их с флангов. Честь и слава сражения, как, по всей вероятности, размышлял Сигизмунд, состояла не в первых ударах, а в последних — в тех ударах, которыми битва заканчивалась и приносила победу.
Граф д’О яростно возражал. Французским рыцарям не пристало вступать в бой после жалкого крестьянского ополчения, те привыкли бежать с поля боя, а не воевать. Рыцарский долг повелевает идти вперед и увлекать своим примером остальных. «Встать в арьергард значит лишить себя чести и вызвать к себе всеобщее презрение». Более того, как коннетабль он должен стоять первым, и всякий, кто окажется впереди него, нанесет ему оскорбление — в этом случае он явно намекал на де Куси. Бусико горячо его поддержал. Граф Неверский был уверен в том, что турецкие сабли и ятаганы не устоят против копий и мечей французов, так же думали и его ровесники. Сигизмунд не стал спорить и начал составлять собственный план сражения.
Через несколько часов — письменные свидетельства здесь расходятся — он прислал сообщение, что Баязид находится в шести часах перехода до Никополя. Крестоносцы в это время сидели за роскошным обедом и уже успели накачаться вином. Некоторые с презрением отнеслись к новости, другие запаниковали, кое-кто начал поспешно вооружаться. Все разногласия и изъяны кампании выплеснулись воедино в жестоком убийстве. Предположительно из-за недостатка людей для охраны, пленных Раховы попросту казнили, должно быть, без особых угрызений совести, поскольку те были схизматиками и неверными. Ни один хронист не сообщает, кто отдал этот приказ, впрочем, монах из Сен-Дени и другие назвали это событие варварством.
На рассвете, когда войско стало выстраиваться под знаменами командиров, Сигизмунд предпринял последнее усилие и послал своего главнокомандующего сообщить, что замечен турецкий авангард и, возможно, не следует совершать поспешных шагов, поскольку не известно, сколь многочисленно и близко ли основное войско султана. Были высланы разведчики, они вернулись с донесением, необходимым для планирования боя. Маршал сказал, что крестоносцы могут успокоиться: если они подождут, опасность попасть в окружение им не грозит. «Господа, делайте так, как я вам советую, ибо это воля короля Венгрии и его совета».
Граф Неверский поспешно собрал собственный совет, спросил мнения де Куси и Вьена, и они предложили ему послушаться короля Венгрии: решение того показалось им разумным. «Он имеет право указывать, чего от нас хочет», — сказал де Куси. Д’О взорвался: «Король Венгрии хочет присвоить себе честь победы». Переубедить его было невозможно. «Мы — авангард. Он сам доверил нам эту честь, а теперь вздумал ее забрать. Пусть ему верит кто угодно, но я не верю». Он схватил знамя и воскликнул: «Вперед, за Бога и святого Георгия, сегодня вы увидите перед собой победоносного рыцаря!»