Загадка женственности

Фридан Бетти

Другой доктор, работающий в психиатрической больнице, рассказал мне о молодой матери шестнадцатилетней девочки, которая после переезда за город семь лет назад занималась только своими детьми (если не считать незначительной благотворительной деятельности). Несмотря на постоянную тревогу за дочь («Я думаю о ней весь день — о том, что нее совсем нет друзей, или о том, попадет ли она в колледж»), она забыла день, когда дочь должна была сдавать вступительный экзамен. «Ее обеспокоенность делами дочери была, в сущности, тревогой за себя самое и за состояние своих дел. Когда эти женщины страдают от того, что совершенно забывают о себе, дети отдаляются от них. Я вспоминаю о двухлетнем ребенке, у которого появились очень грозные симптомы в связи с тем, что он был лишен контакта с матерью. Целыми днями она безотлучно сидела дома. И при этом мне пришлось учить ее, как нужно общаться с малышом. Но все обучение такого рода идет насмарку, если мать не поймет,

что ей необходимо прежде всего реализовать себя как личность. Быть все время на глазах у детей — не значит быть полезной им; иногда достаточно доли секунды, чтобы сделать для них нечто очень важное. И наоборот, мать может маячить перед ребенком день напролет и при этом быть незримой, потому что на самом деле она занята только собой. И ребенок начинает колотить ногами, биться в истерике, отказываясь расстаться с ней, когда его отправляют в ясли. Бывает, что девятилетней мальчик требует, чтобы мать сидела рядом с ним в ванной, ложилась вместе с ним, когда он засыпает. Иначе ему грозит нервный срыв. Мать отважно берется выполнять все его причуды. Но если бы она справилась с собственной ущербностью, она исполнила бы. и свой материнский долг. Ей прежде всего необходимо наполнить смыслом свое существование, стать самой собой, помогать детям расти, учить их справляться с реальностью и понимать чувства ребенка».

В другой клинике врач рассказал мне о матери, которая пришла в панику от того, что ее ребенок не мог учиться в школе, хотя его интеллект оценивался довольно высоко. Сама она бросила колледж, став домохозяйкой, и жила в ожидании, когда сын пойдет в школу, чтобы восполнить свою ущербность его успехами. Пока не удалось «оторвать» ее от сына с помощью терапии, он не воспринимал себя как отдельное существо. Поэтому он ничему не мог учиться самостоятельно, в том числе чтению.

Как ни странно это звучит, сказал этот врач, но мать упомянутого ребенка, как и многие другие женщины, якобы «исполняющие женскую роль», «на самом деле исполняла самую что ни на есть мужскую роль»: «Она всем распоряжалась, руководила жизнью детей, железной рукой вела дом, занималась плотницким ремеслом, вынуждала мужа браться за какие-то нелепые дела, следила за финансами и школьными успехами, а супругу оставалось только оплачивать счета».

В Уэст-Честере, чья школьная система всемирно известна, недавно обнаружилось, что выпускники, блестяще оканчивающие школу, в колледжах учились плохо и из них ничего путного не выходило. Исследование вскрыло психологическую причину, лежавшую в основе этого явления. Матери делали уроки за своих чад. Из-за этого обмана развитие детей затормозилось.

Другой психоаналитик объясняет, каким образом преступность несовершеннолетних становится результатом воплощения детьми материнских фантазий с присущим последним инфантилизмом: «Как правило, наиболее активный родитель — обычно мать, хотя отец всегда тем или иным образом вовлекается в этот процесс — бессознательно поощряет аморальное или антиобщественное поведение ребенка. Невротические претензии родителя… исполняются через поведение ребенка. Такие невротические запросы появляются либо из-за неспособности родителей удовлетворить их в мире взрослых, либо потому, что взросление самих родителей было остановлено в юности, а чаще всего — из-за сочетания обоих этих факторов».

Специалисты, работавшие с малолетними преступниками, увидели в этом явлении следы процесса дегуманизации, которому одна только любовь противостоять не в силах. «Симбиотическая» любовь или терпимость — то есть те формы, которые принимало материнское чувство в эпоху мистификации женственности, — не могут воспитать в ребенке социально ответственное существо с сильным характером. Для этого нужна зрелая мать с высоким уровнем самосознания и ощущением баланса между собственными сексуальными и прочими инстинктивными нуждами и ощущением себя членом общества. «Необходима родительская твердость, которая свидетельствовала бы о том, что этот человек научился добиваться своих целей посредством практической деятельности».

Мне рассказали историю девятилетней девочки-воровки. Мать, покрывая ее, утверждала, что, мол, с возрастом это пройдет, и в словах ее сквозило собственное стремление к замещающему удовлетворению. И однажды девочка спросила врача: «А когда моя мама сама что-нибудь украдет?»

Варианты прогрессирующей дегуманизации в своих крайних формах встречаются у детей, страдающих шизофренией (аутизмом), или, как их иногда называют, у «нетипичных» детей. Я посетила знаменитую клинику, где такие дети наблюдались почти двадцать лет. По отзывам персонала, за этот период случаи заболевания детей, когда их развитие не останавливается на уровне раннего детского возраста, участились. По поводу причин этого явления авторитетные врачи высказывают разные мнения, как, впрочем, и по поводу увеличения его масштабов, — кажущееся оно поскольку случаи такого рода просто чаще стали выявляться) или действительное. Вплоть до самого недавнего

времени большинство таких детей считались умственно отсталыми. Однако при более тщательном изучении в условиях стационара выяснилось, что это явления совсем иного порядка, нежели необратимые случаи умственного отставания. Эти заболевания поддаются лечению.

Дети с таким заболеванием часто отождествляют себя с вещами, с неодушевленными объектами — автомобилями, радиоприемниками и прочим, а также с животными — свиньями, собаками, кошками. Суть дела в том, что они не сложились как личность, чтобы справляться даже с самой непосредственно близкой реальностью. Они не выделяют себя как отдельное существо из окружающего мира; они существуют на уровне вещей, повинуясь инстинктивному биологическому импульсу, который не преобразовался в импульс человеческий. Что касается причин заболевания, то врачи поняли необходимость «обследовать личность матери, которая является посредником социализации ребенка».

В больнице Детского центра Джеймса Джексона Путнема в Бостоне персонал проявил очень большую осторожность в выводах по поводу причин отклонений в здоровье маленьких пациентов. Все же один из врачей, с явным неудовольствием отметив увеличение потока больных «с утраченной личностью, разрушенной личностью, плохо развитой личностью», добавил: «Нам давно известно, что, если у родителей проблемы с самосознанием, ребенок наверняка их унаследует».

Большинство матерей, у детей которых так и не развилось личностное самосознание, сами были «крайне незрелыми индивидами», хотя на первый взгляд «производили впечатление вполне нормальных». Они были очень зависимы от своих матерей, привнесли эту зависимость в свой ранний брак и «героически боролись за то, чтобы создать и удержать имидж прекрасной женщины, жены и матери». «Необходимость быть матерью, надежда и ожидание, что благодаря этому она может реализоваться как личность, способная переживать глубокие чувства, столь отчаянны, что мог породить беспокойство, неустойчивость, страх потерпеть поражение, — считает Беата Рэнк. — Стараясь не проявлять материнских чувств открыто, она внимательно изучает новейшие методы воспитания и читает трактаты о физической и духовной гигиене».

Ее постоянная забота о ребенке — не стихийная потребность, она основывается на «образе хорошей матери» и надежде, что «через идентификацию с ребенком, который есть ее плоть и кровь, она сумеет пережить радость настоящей любви, подлинного чувства».

В результате ребенок становится для матери неким существом, «кричащим по ночам», неодушевленным объектом. По мнению Беаты Рэнк, «пассивный, бездеятельным ребенок представляет собой меньшую угрозу, ибо он не слишком много требует от матери, которая вечно опасается, что обнаружится ее эмоциональная пустота, выявится, что она ледышка». Когда же ей становится ясно, что восполнить собственную ущербность посредством ребенка не удастся, она отчаянно пытается сохранить над ним контроль. В битве по приучению к горшку или в процессе отнимания от груди она стремится взять реванш. Ребенок превращается в сущую жертву — жертву материнской беспомощности, которая рождает в ней агрессивность, вырастающую в страсть к разрушению. Чтобы выжить, ребенку остается одно — уступить, сдаться на милость не только опасной матери, но и всего окружающего мира».

Итак, ребенок становится «вещью», или животным, или вечным странником, в бесцельных поисках слоняющимся по комнате, кружащим вдоль стен, словно в клетке, из которой ему хотелось бы вырваться».

В этой больнице выявилось, что одна и та же модель заболевания встречается в нескольких поколениях одного семейства. Дегуманизация действительно прогрессирует.

Исходя из этих наблюдений можно предположить, что выявленный исследователями конфликт двух поколений, по всей вероятности, существовал и между предыдущими поколениями и повторится в следующих, если только не будет блокирован терапевтическим вмешательством или ребенку не придет на помощь сильная фигура отца, на что, однако, опыт не позволяет нам надеяться.

Однако ни терапия, ни любовь недостаточны, чтобы помочь этим детям, если мать будет продолжать жить жизнью своего ребенка. Это подтвердилось в ходе моих бесед со многими женщинами, которые командовали дочерьми и воспитывали их либо в пассивной уступчивости, либо подталкивая к сексуальной распущенности. Одной из самых трагических из встреченных мною фигур была мать сомнамбулической тринадцатилетней девочки. Жена состоятельного чиновника, чья жизнь была наполнена всеми доступными этому кругу радостями, она слыла душой своего общества, но не имела никакого выхода во внешний мир. Жизнь мужа сосредоточивалась на работе, тонкостями которой он с женой не делился. И, пытаясь внести какой-то смысл в собственное существование, она толкнула дочь на сексуальную связь. Теперь она стала жить псевдосексуальными приключениями своей тринадцатилетней дочери, в буквальном смысле слова превратив ее в неодушевленный объект, в вещь, потому что чувства девочки еще не проснулись и она не была готова к такого рода переживаниям.