Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев
Шрифт:
«Река Москва изобилует разных пород рыбой; одна порода бывает с брюхом, полным вкусными мешочками красной икры, и ловля ее не прекращается ни летом, ни зимой».
Олеарий рассказывал об икре подробнее:
«Есть у русских весьма обыкновенная еда, которую они называют икрою:она приготовляется из икры больших рыб, особенно из осетровой или от белорыбицы. Они отбивают икру от прилегающей к ней кожицы, солят ее, и после того, как она постояла в таком виде шесть или восемь дней, мешают ее с перцем и мелко нарезанными луковицами, затем некоторые добавляют еще сюда уксусу и деревянного масла и подают. Это неплохое кушанье; если вместо уксусу полить его лимонным соком, то оно дает — как говорят — хороший аппетит
Еще подробнее описывал русскую икру Самуэль Коллинс, врач царя Алексея Михайловича:
«Что касается икры, я теперь сообщу вам подробное о ней известие; она приготовляется в Астрахани из осетров и белуг. Белугой называется большая рыба, около двенадцати или пятнадцати футов длиною, без чешуи, которая похожа на осетра, но гораздо слаще вкусом и больше; ее мясо белее телятины и вкуснее мозгу. Белуг и осетров ловят множество единственно для икры, которую солят, сдавливают и кладут в бочки. Отправляют также некоторое количество икры недавленой и малосольной, и она считается большим лакомством. Есть два рода икры: первая, добываемая из осетров, черна, зерниста, имеет некоторую клейкость и называется по-русски икрою: она приготовляется также и турками. Другой род икры добывается из белуги; цвет этой икры темносерый, и величина ее зерен равняется с перцем. Белуга лежит на дне реки и глотает множество камней, невероятно тяжелых, чтобы противиться быстрому течению Волги, усиливаемому тающим снегом; она выбрасывает камни, как скоро стремление реки ослабевает. Икра ее называется армянскою, может быть, потому что армяне ее первые приготовляли. Икру эту очищают, солят и кладут в корыта, чтобы стекли масляные и жирные ее соки; потом кладут ее в бочки и давят очень крепко, покуда она сделается твердою. Около Астрахани убивают множество белуг и, вынув икру, бросают остальные части, но это напрасно, потому что белуга — одно из лучших лакомств, из воды доставаемых, и брюхо ее вкуснее даже бычачьего мозга. Из белуги также добывается клей».
Поляк Самуил Маскевич,вдоль и поперек исходивший Москву, неплохо отозвался о своих русских хозяевах, по примеру Герберштейна, который говорил: «Я всегда бывал сыт»:
«В съестных припасах было у нас изобилие, и за деньги мы все могли купить, и притом дешево. В Москве четырнадцать рынков, где на каждом всякий день можно достать все, чего хотелось — там торгуют ежедневно.
Трудно вообразить, какое множество в их Китай-городе лавок: их считается до сорока тысяч. И какой везде порядок! Для каждого рода товаров, для каждого ремесленника, самого ничтожного, есть особый ряд лавок, даже для цирюльников, которые бреют в своем ряду.
И какое там бесчисленное множество осадных и других орудий огнестрельных на башнях, на стенах, при воротах и на земле. Там, между прочим, я видел одно орудие, которое заряжается сотнею пуль и столько же дает выстрелов; оно так высоко, что будет мне по плечо, а пули его с гусиное яйцо. Оно стоит против ворот, ведущих к Живому мосту. Среди рынка я видел мортиру, вылитую, кажется, только для показа: сев на нее, я на целую пядь не доставал головой до верхней стороны жерла. А оруженосцы наши обыкновенно влезали в это орудие человека по три и там играли в карты под запалом, который служил им вместо окна».
Свою лепту в рассказы о московитском рынке внес и Олеарий:
«Перед Кремлем находится величайшая и лучшая в городе рыночная площадь, которая весь день полна торговцев, мужчин и женщин, рабов и праздношатающихся. Вблизи помоста стоят обыкновенно женщины и торгуют холстами, а иные стоят, держа во рту кольца,
На площади и в соседних улицах каждому товару и каждому промыслу положены особые места и лавки, так что однородные промыслы встречаются в одном месте. Торговцы шелком, сукном, золотых дел мастера, шорники, сапожники, портные, скорняки, шапочники и другие — все имеют свои особые улицы, где они и продают свои товары. Этот порядок очень удобен: каждый благодаря ему знает, куда ему пойти и где получить то или иное. Тут же, невдалеке от Кремля, в улице направо, находится их иконный рынок, где продаются исключительно писаные изображения старинных святых. Называют они торг иконами не куплею и продажею, а «меною на деньги»; при этом долго не торгуются.
Далее в эту сторону направо, если идти от Посольского двора к Кремлю, находится особое место, где русские, сидя, при хорошей погоде, под открытым небом, бреются и стригутся. Этот рынок у них называющийся Вшивым рынком; он так устлан волосами, что по ним ходишь, как по мягкой обивке.
Другую часть города именуют они Царь-городом; она расположена в виде полумесяца и окружена крепкой каменной стеною, у них именуемой Белою стеною; посередине через нее протекает река Неглинная. Здесь живет много вельмож и московских князей, детей боярских, знатных граждан и купцов, которые по временам уезжают на торг по стране. Также имеются здесь различные ремесленники, преимущественно булочники. Тут же находятся хлебные и мучные лабазы, лотки с говядиною, скотный рынок, кабаки для пива, меда и водки. В этой же части находится конюшня его царского величества. Здесь же находится литейный завод, а именно в местности, которую они называют Поганым бродом, на реке Неглинной; здесь они льют много металлических орудий и больших колоколов. Здесь до сих пор находился очень опытный мастер, по имени Ганс Фаль-кен из Нюрнберга; от него некоторые русские путем одного лишь наблюдения научились литью. При помощи особой сноровки он устраивал орудия таким образом, что двадцать шесть фунтов железа можно было с успехом выбросить из орудия при помощи двадцати пяти фунтов пороху».
Барон увлекся чтением разных описаний русского рынка и не сразу понял, что пора бы ему остановиться: все иностранцы, в сущности, писали одно и то же, но каждый по-своему. Если при изложении географии и истории русского государства авторы нередко попросту переписывали Павла Йовия или Герберштейна, то живую московскую жизнь они почти всегда видели собственными глазами. Барон не смог удержаться от того, чтобы не пролистать записки Таннера, уж очень яркими они были, и за ними вставали не только картины, но и звуки:
«Площадь перед Кремлем так обширна, что достаточна для торговых помещений всего города. Там виноторговцы продают разного рода вина — особенно романею, как они называют мозельское, потом пертуимент, то есть испанское, потом рейнское, фряжское и другие. За ними торгуют шелковыми материями, тканями турецкими; потом золотых дел мастера, и во всяком ряду свое производство: шорники, портные, токари — эти в очень большом числе. Токари тем отличаются, что из ценного дерева, которое называют они каповым деревом, кроме ложек, которыми — если есть горячую похлебку — то они становятся немного мягкими, умеют выделывать по-своему кубки изящной формы, из коих два с немалыми хлопотами я привез оттуда.
Есть и лавки купцов из Персии, где продаются персидские изделия, разукрашенные золотом и серебром, драгоценные камни и многое другое; в середине ряда для взвешивания товаров висят большие весы. Там же продаются собольи меха, принадлежащие царю.
Есть еще большая улица, по которой проезжает царь, куда бы он ни направлялся, она простирается от Кремля и занята не иным кем, как живописцами. Они много делают образов на продажу, потому она у москвитян и заслужила название священной, то есть Никольской улицы.