Загадочная пленница Карибов
Шрифт:
Было темно, хоть глаз выколи.
Мадам Ариэль откуда-то возвестила:
— Спиритический сеанс можно начинать.
Витус почувствовал, как занавес раздвигается, ощутил, как его сжимают тяжелые складки драпировки, и вслед за этим услышал едва уловимое пощелкивание пальцами. Медленно чернота уступала место тусклому свету. А в центре этого слабого луча вырисовывался букет орхидей. Полупрозрачные белые лепестки отливали желтым и словно покачивались от легкого дуновения ветерка в большой вазе. Витус понял, что такой эффект создает колеблющееся пламя факела на другом конце пергаментной воронки. Кто-то, Луиза или Педро, ловко орудовали огнем.
— Вы видите орхидеи? — спросила мадам Ариэль голосом заклинателя.
— Да-да, вижу! Цветы качаются. О, они качаются, как будто… на них кто-то дует!
— Qui, мадам, Орхидеи… э-э… воспринимают последний вздох вашей татап, они зовут, зовут…
Снова раздался легкий щелчок. Незаметно глазу свет тускнел, цветы меркли, расплывались, и из середины букета все явственнее проявлялось лицо. Лицо пожилой женщины с портрета. Узкие глаза строго смотрели из пустоты, поскольку рама портрета лежала вне круга света.
— Мама? — ахнула Франсиска, не веря своим глазам. — Мама! О мама, это правда ты?
Голова, которая висела в черноте, как лампион, кивнула. Со сдавленным стоном Франсиска упала на колени и начала креститься.
— Отец наш Небесный, хвала Тебе во веки веков! Сотвори это чудо для твоей грешной дочери Франсиски, дай ей еще раз, один-единственный раз поговорить со своей матерью…
Она бормотала и бормотала молитву, и конца этому не было видно. Тут ее прервал голос Ариэль:
— Ах, мадам, спиритический сеанс… э-э… ограничен во времени! Лучше скажите, чего вы хотите.
Франсиска еще раз перекрестилась, села на стул и смущенно пролепетала:
— Мама, у меня будет ребенок, слышишь? Ребенок! — Она шмыгнула носом. — Господь по милости Своей сделал так, что я понесла. Ну не чудо ли, а, мама? — Мать Франсиски хранила молчание. — Мама!
— Ваша татап, мадам, — послышался голос Ариэль, — может вас слышать, но не может говорить, compris?
— Ах вон как! Ну да. — Франсиска подобралась. — Мама, я хочу дать ребенку христианское имя, да не знаю, какое. А Хайме, ты же помнишь Хайме, моего мужа, хоть знала его и недолго, потому что тогда уже была больна, когда мы поженились, помнишь, мама, ты уже болела этой…
— Мадам, — снова вмешалась Ариэль, — не забывайте о времени!
Торговка орхидеями сглотнула. Она повернулась в ту сторону, откуда исходил голос:
— Но как я узнаю, согласна ли моя мать, когда она не отвечает?
— Дождитесь знака, мадам, и узнаете.
Франсиска недоверчиво посмотрела в темноту, потом на лицо матери, вздохнула и начала заново:
— Симон? Как тебе Симон, мама?
Никакого движения.
— А если Павел, мама?
Тишина.
Витус в своем укрытии удивился глупости женщины. О том, что может родиться девочка, у беременной и мысли не было.
— Может, Петр?
Когда опять не последовало никакой реакции, Франсиска занервничала. Она выпалила разом целый список библейских имен:
— Моисей? Авраам? Исаак? Иаков?
Ничего.
Ариэль снова напомнила:
— Время, мадам, думайте о времени!
Возможно она боялась, что факел погаснет.
Франсиска вконец разволновалась. Она лихорадочно соображала и вдруг осчастливила:
— Иисус, да, мама? Иисус! Против имени нашего Спасителя ты ведь не будешь возражать?.. Или…
Престарелая индианка отрицательно покачала головой.
— О мама, как же мне тяжело с тобой!
Франсиска начала беспомощно озираться в поисках Ариэль, но чернота вокруг стояла как в самую безлунную ночь. Казалось, она поглотила предсказательницу. Только лик матери строго взирал на нее. Теперь он казался за туманной дымкой.
— Ах, какая жалость, что ты не можешь говорить со мной, как Хайме, мой добрый муж, мама! О, ты знаешь, он такой хороший, совсем не пьет, не просиживает штаны в трактирах, не шляется… Но он мужчина, как все они! Когда я спросила его, как назовем сына, ему на ум не пришло ни одного имени, кроме своего соб… — У Франсиски слова застряли в горле, потому что в то же мгновение лицо склонилось к ней. — Мама? Мама, ты думаешь, что…
Голова заходила вверх-вниз, вверх-вниз. При некотором воображении можно было себе представить, что индианка кивает.
— Хайме? Хайме, ты так считаешь, мама? — Франсиска забила в ладоши. — О мама, конечно! Как я сама до этого не додумалась! А знаешь, для моего мужа большей-то радости и не будет, чем если я назову ребенка его именем!
— Voila, лучшего имени и не придумаешь, n’est-cepas? — послышался негромкий комментарий Ариэль, и уже в полный голос предсказательница добавила: — Вот и хорошо! — Выступив из темноты, она подошла к лампе.
Пламя в фитиле медленно росло, и чем ярче разгоралась лампа, тем призрачнее становилось видение с того света. Франсиска, как завороженная, пялилась на исчезающий образ и, когда он растаял, истово перекрестилась в который раз.
— Господь всемогущий, благодарю Тебя!..
— А! Благодарность — это похвально, мадам, — снова вмешалась Ариэль. — Отдайте Богу Богово, а мне вы должны дублон и эскудо. — Она подхватила жену пильщика под руку и повела ее к выходу в спираль «улитки». — Расплатитесь со мной по дороге, n’est-ce pas? Идемте! И наилучшие compliments [93] вашему супругу.
93
Здесь: приветы, поздравления (фр.).
Обе исчезли. Витус не успел оглянуться, как остался один. С некоторым усилием он выпутался из складок занавеса, посмеиваясь над чудесами иллюзии, которые только что видел. И все-таки он никак не мог отделаться от ощущения мистической атмосферы, которая царила в зеркальном кабинете. Вокруг него снова начала сгущаться темнота. Витус огляделся и понял причину — лампа догорала. Он подошел к ней. Ну конечно, всему есть простое объяснение: запас керосина был на исходе. Ему пришло в голову, что лучше бы использовать остатки света для поиска обратного пути. Он снял лампу со стены, и в тот же момент она потухла. Темнота обступила его. Он помнил, в каком направлении выход, и сделал первый шаг. Неожиданно на его предплечье легла чья-то рука.