Загадочная пленница Карибов
Шрифт:
— А имя Франсиска хочет… э-э… как там говорится?.. Согласовать со своей татап. А я, я… э-э… оживлю эту татап.
— Ты оживишь картинку?! Но это невозможно! А ну-ка, объясни! — Витус тряхнул головой, чтобы отогнать наваждение, и подался вперед.
Ахилл вытянул губы трубочкой и напустил на себя важный и таинственный вид:
— Я объясню тебе, топ ami, но только потому, что ты — это ты.
Он поднялся из-за стола и жестом пригласил Витуса следовать за собой. Они прошли через нишу, за которой Хайме лежал в такой крохотной комнатке, что Витус принял ее за самую сердцевину
В передней части помещения предмет за стеклом освещался. Зритель видел вначале только его. Потом свет медленно гас, и одновременно с этим в противоположной половине кабинета высвечивался другой предмет. Потому как первое помещение уже было погружено во тьму, стекло работало как зеркало и являло четкое отражение. Возникал эффект совершенной метаморфозы.
— Полагаю, я понял механизм действия, — сказал Витус. — Но какое отношение все это имеет к матери Франсиски?
— А! Терпение, топ ami, терпение. Скажи, у тебя остались еще эти кока-листья от симарронов?
— Кока-листья? Ах да, конечно. — Как-то Витус поведал ему о коке и наркотическом действии листьев этого кустарника. Сам он до сих пор не знал, насколько силен этот наркотик. — А что ты собираешься делать с листьями коки?
— Ах, топ ami, когда Франсиска будет говорить с татап, хорошо бы ее немножко… э-э… одурманить. Мы бы с тобой до того могли проверить их действие на себе.
— Проверить на себе? — Витус заколебался, но его интерес к исследованиям взял верх. — А почему бы и нет? Пойду принесу!
Спустя какое-то время Витус вернулся с двумя готовыми дозами. Они состояли из завернутой в листья коки золы. Зола была простым наполнителем, таким же пользовались и индейцы. Оба с любопытством сунули по свернутому листу в рот и принялись жевать.
— Не слишком delicat [92] , топ атi! — промычал Ахилл с набитым ртом. — N’est-cepas?
— Точно.
И тем не менее они проглотили по порции кашицы из сока коки, слюны и золы и принялись прожевывать дальше. Вскоре выяснилось, что голод, который одолевал обоих недавно, отступил. Еще немного погодя ими овладело состояние эйфории, все показалось простым и ясным. Мир был прекрасен, и они готовы были свернуть горы.
92
Вкусный (фр.).
— Не понимаю, чего это я так убиваюсь по Арлетте! — весело воскликнул Витус. — Да я завтра же найду ее, или послезавтра, или через пару дней. В конце концов Гавана не стог сена, а Арлетта не иголка.
Ахилл прыснул, при этом из его рта вылетели ошметки бурой кашицы:
— Ах-ха-ха, топ ami! Твоя, ах-ха-ха, возлюбленная не иголка! Ах-ха-ха, уверен, что формы ее получше! Хо-хо! — Внезапно он вскочил и бросился к ведущему наружу витку «улитки». — Мне надо пи-пи.
Витус кивнул, не прекращая
— Арлетта? — изумленно спросил он, поднимая взор.
Он так неотступно думал о любимой, что фигура, возникшая в дверном проеме показалась ее призраком. Или она была из плоти и крови? Он часто заморгал, чтобы распознать видение, и на какое-то мгновение в мозгу скользнула мысль о Магистре, который ушел добывать себе бериллы, дай Бог, чтоб успешно… И Магистр материализовался в дверях. Да нет, это Энано, хитрюга Коротышка… Или Хьюитт, на которого всегда можно положиться? О, друзья, верные друзья! Да это все они здесь… Витус с трудом сконцентрировался и снова вгляделся в фигуру перед собой.
— Арлетта, это ты?
Фигура отделилась от дверной рамы и ответила:
— А, топ ami, pardon! Я подзадержался с пи-пи, — хихикнул Ахилл. — Смешно, n’est-ce pas? Все вокруг… э-э… расплывается, qui?
Радостное возбуждение Витуса лопнуло, как мыльный пузырь, взамен его нахлынуло тоскливое разочарование.
— Да, ты прав… к сожалению.
Двадцать четыре часа спустя Витус снова был в зеркальном кабинете. Он стоял, спрятавшись в складках занавеса цвета ночного неба, невидимый для всех, даже для Ахилла. Ахилл снова преобразился в Ариэль и уже довольно долго занимался женой Хайме.
Все было подготовлено тщательно. Для того чтобы обе половины кабинета могли освещаться точечно, был использован свернутый воронкой кусок пергамента, который снаружи выступал в помещение. Чтобы устройство функционировало, у его конца надо было держать горящий факел. Это задание поручили Луизе и Педро, вознице.
Дело продвигалось медленно.
— А, мадам! — слышался голос Ариэль. — Как хорошо, что вы принесли орхидеи! Без орхидей все было бы impossible, n’est-cepas? Вы уже ощущаете влияние тайных листьев?
— Тайных листьев? — Франсиска была так взволнована, что не сразу поняла, о чем говорит прорицательница. Потом до нее дошло. — А, вы имеете в виду листья, которые я все жую и жую! — Она скривилась в подобии улыбки. — Вкус у них отвратительный, но они помогают, я думаю. Я уже чувствую приближение моей матери. Правда чувствую.
— Voila, я была уверена, — ответила мадам Ариэль не без удовлетворения. — Вы хорошо меня видите?
— Ну конечно, правда, немного смутно, как будто вы то на шаг отступаете, то приближаетесь. Как будто я смотрю на вас через темную рябь в пруду… Здесь так мало света…
— Qui, мадам. Сядьте сюда, — Ариэль указала на стул, который был поставлен перед занавесом цвета ночного неба.
Минуту спустя она велела Франсиске выплюнуть листья коки в приготовленную миску, а сама отступила к стене, на которой висела едва теплившаяся керосиновая лампа. Она подвернула фитиль, и в комнате повисла тьма.
Франсиска исторгла испуганный возглас и тут же начала молиться:
Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum benedicta Tu in mulieribus et benedictus fructus ventris Tui, Jesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus nunc, et in hora mortis nostrae. Amen.