Загадочная пленница Карибов
Шрифт:
Не спеша Хайме прошел всю Калле-де-лос-Офисьос. От последних домов и хижин уже открывался вид на верфи Бахиа-де-ла-Абана. На некоторых кораблях уже кипела жизнь. Это были торговые суда, капитаны которых спешили, потому что каждый день простоя в порту означал для них потерю прибыли. Несколько больших парусников швартовались у пирса, другие лежали на берегу: на них шли ремонтные работы.
Рабочее место Хайме находилось позади большой печи, невысокой и длинной — такой, чтобы в ней могли прогреваться водяным паром и самые длинные корабельные доски. Процесс этот длился часами и был не так безопасен, потому что доски разогревались до температуры кипящей воды. Потом их вынимали и осторожно транспортировали к судну, где гнули должным образом и прилаживали к остову корабля. Сейчас печь не парила. Работники придут позже, к тому времени, как будут напилены первые сырые доски. Хайме перебрался через кучи древесных отходов, заготовленных, чтобы топить печь, и оказался перед своим рабочим местом: четырехугольной ямой длиной в восемь шагов и глубиной выше человеческого роста. Здесь пильщики, которые разделывали бревна на доски, работали всегда по двое. Один стоял на дне ямы, а другой наверху, на бревне. Вместе они водили десятифутовой двуручной пилой, и она медленно вгрызалась в дерево вдоль ствола.
Это была работенка, от которой и самый сильный мужик быстро выбивался из сил, если не выполнял несколько немудрящих правил. Первым правилом было тянуть. Тянуть, а не жать! Если на пилу давить, это никчемный труд, который к тому же сбивал с ритма и требовал дополнительных усилий. Второе правило гласило: тянуть на выдохе. А третье и самое важное: регулярно меняться местами. Каждая пара пильщиков менялась местами по нескольку раз на дню, потому что уже через короткое время у нижнего работника деревенела шейная мускулатура, а у того, что сверху, — мышцы спины.
Хайме из-за своей больной поясницы больше любил работать внизу. С этими болями он жил уже много лет, а точнее, с того самого дня, как однажды так низко склонился, что уже не смог разогнуться. Как тогда стрельнуло в поясницу, так больше и не отпускало. В те времена он работал на уборке сахарного тростника. Тоже, конечно, тяжкий труд, не менее тяжкий, чем в этой яме. Но было спокойнее, много спокойнее… Шелест ветра в тростнике, песни чернокожих, сладкий вкус белой сердцевины — жаль, что все это позади. С той поры он и силится прожить, пробавляясь работой пильщика.
А где же Рауль, его напарник? Наверное, как всегда, опаздывает. Хайме заглянул за тяжелые бревна, которые уже подвезли к яме — очищенные от корней и кроны стволы копалового и красного дерева, колоссов тропического леса, которые ждали своего часа, чтобы стать частью кораблей.
Первым этапом в работе пильщиков было уложить дерево так, чтобы один его конец выступал над ямой, тогда можно будет начинать. Как только Хайме и Рауль пропилят хороший кусок, бревно надо перетащить через яму. На последнем отрезке все повторялось, как в начале.
Само собой, чтобы ворочать такую махину, двух пильщиков не хватило бы, да и двадцать человек не смогли бы этого сделать. Для такого дела использовалась упряжка быков или лошадей, к которым был приставлен парень по имени Мендоса, но его пока что тоже не было видно.
Хайме вздохнул. Раз уж он все равно здесь, чего стоять без дела! Надо хоть выгрести опилки из ямы. Проклятые опилки! С каждым проходом пилы они сыпались в глаза тому, кто стоял внизу — мелкие древесные твари, от них не было спасу, так же как от москитов! Колкие частицы впивались в веки и вызывали непрекращающееся гнойное воспаление. Хайме страдал от них больше, потому что из-за своей больной поясницы вынужден был чаще работать в яме.
Вообще-то Рауль должен был выгрести опилки еще вчера — была его очередь. Но у него ветер в голове, у этого олуха. Рауль был на двадцать лет моложе Хайме и гонялся за каждой юбкой, как дьявол за бедными душами. Недели не проходило, чтобы он заново не влюблялся… Хайме покачал головой, ухмыльнулся, взял деревянную лопату и полез по веревочной лестнице в яму. Внизу он в который раз удивился, как много опилок собирается за день. Они покрывали дно толстым овечьим ковром, в котором Хайме утонул по щиколотку. В одном углу опилки собрались валом, словно дюна песка, которую нагнал ветер. Странно, ведь в яме не могло быть ветра! Хайме покрепче ухватил лопату и решил проверить, в чем там дело. Осторожно подобрался он к куче и ткнул в нее лопатой. Ничего не произошло. Наверное, все-таки ночной ветер так завихрил, что залетел и в эту дыру. Он еще раз сунул лопату в кучу опилок. И еще. Ничего.
Ну ладно, одному дьяволу известно, почему опилки замело в угол. Мало ли на свете того, что человек не может уразуметь! К примеру, почему рыбы не летают? Почему железо тяжелее дерева? Почему пчелы строят шестиугольные соты? Почему? Почему? Почему?.. Он начал отгребать и тут же остановился, потому что услышал звук. Звук шел из кучи. Он был похож на стон.
— Выходи, я тебе ничего не сделаю! — крикнул он в надежде, что и ему самому не причинят зла. — Выходи, не бойся!
В груде опилок что-то шевельнулось. Медленно осыпалась куча, и на свет Божий вылезло хилое создание. Со вздохом облегчения Хайме отложил лопату. Между тем уже так посветлело, что он смог довольно ясно разглядеть фигурку. Это был ребенок, хоть и напоминавший своим образом женщину в мавританском стиле, потому что весь он с ног до головы был закутан в покрывало. Оставались видны только глаза. Тоненькие ручки говорили о том, что существо давно уже не ело нормальной пищи — это Хайме распознал сразу.
Хайме взялся за мешочек с провизией, висевший на поясе:
— Хочешь поесть? У меня есть краюха хлеба и довольно сносный сыр.
Вместо ответа создание задрожало.
— Ну-ну, не бойся! Если сейчас не хочешь, может, потом, — Хайме попытался придать своему голосу отеческие нотки. — А как тебя зовут?
Малыш не отвечал. Он потупил взор. «Какие пушистые у него ресницы!» — подумал Хайме.
— Ты девочка? — осенило его, и он подошел на шаг ближе. Существо тут же отпрянуло. — Тише, тише! Не бойся! Меня зовут Хайме Оэлос, и все здесь, на верфи, могут подтвердить, что я простой безобидный пильщик. Скажи, что тебя пригнало в эту яму? У тебя что, нет родителей, которые позаботились бы о тебе?
Внезапная грусть охватила Хайме, когда он задал последний вопрос. Они с Франсиской давно мечтали о детях, но вот уже девятнадцать лет, как они были женаты, а его жена никак не могла забеременеть. И это невзирая на бесчисленные свечи, которые она ставила в церкви Божьей Матери. А теперь, в свои сорок, она уже была слишком стара для деторождения. Все в руце Божией, и Он определил, что так тому и быть. Только Хайме не понимал, за что?! В других семьях дети рождались, можно сказать, от дуновения ветра, и, хотя родители уже не хотели пополнения семейства, год за годом потомство все появлялось и появлялось на свет. Почему? За что? Ах, столько вопросов без ответа в этой жизни! Хайме перекрестился, а потом спросил:
— Сколько тебе лет?
Существо снова затряслось.
— Не хочешь говорить? Ладно.
Пильщик Хайме решил не подгонять события. Поживем — увидим. Не хочет малышка разговаривать — не надо. Он начал грести лопатой, как будто девочки вовсе и не было рядом.
Хайме работал не спеша, с каждым взмахом стараясь выкинуть девочку из головы, но ее пристальный взгляд, который он чувствовал спиной почти физически, не давал ему избавиться от мыслей о ней. Когда работа была наполовину окончена, издалека послышалось веселое посвистывание Рауля.