Загадочный супруг
Шрифт:
– Турень? Но это так далеко. И чтобы добраться туда, мы должны снова повернуть на юг.
– Но ведь можно в объезд? Направиться, например, на запад, а затем уже к югу... – голос Таунсенд окреп. Она заговорила громче. – Понимаете ли, у меня в Турени поместье. Если вы отвезете меня туда, вы получите большую награду, клянусь вам.
Внутри у нее все дрожало, но на этот раз от облегчения, потому что она вдруг поверила, что в Сезаке будет в безопасности от всего – от толпы, пушек и пожаров, и даже от Яна Монкрифа.
Кучер взглянул на нее. В тусклом свете дальнего костра ему видна была решительная линия ее подбородка. Он понял, что спорить с ней бессмысленно. Да ему и не хотелось
– Хорошо, мадам, я сделаю это.
Из груди Таунсенд вырвался вздох облегчения. Она чувствовала себя измученной, истерзанной, неспособной что-либо ощущать.
– Благодарю вас.
В знак почтения поднеся руку ко лбу, кучер захлопнул дверцу и вскочил на козлы. Снова свистнул кнут, лошади напряглись, экипаж со скрипом и треском повернулся и покатил в темноту, в совершенно ином направлении, чем то, откуда прибыл.
17
Столице медленно садилось за платаны, и воцарились долгие летние сумерки. В деревушке внизу зазвонили церковные колокола, их звон слился с блеянием коз и рожком молодого пастуха, гнавшего стадо на скотный двор. Копытца стучали по деревянному настилу моста, перекрывавшего широкий рукав Луары. За мостом, стоя на верхней галерее серого каменного замка, стройная миловидная девушка махала рукой в ответ на веселое приветствие пастуха.
Таунсенд Монкриф, опершись руками о балюстраду, с улыбкой наблюдала за тем, как Этьен со своими козами исчезает за купами кудрявых деревьев по ту сторону моста. Она наконец выучила имена всех мужчин и женщин, парней и девушек, работавших у нее на виноградниках, на ферме и в садах, и тех, кто управлял замком, – ее замком, этим прекрасным, дивным ренессансным замком, известным под названием Сезак.
Поначалу они относились к ней с подозрением, но Таунсенд понимала их и не обижалась. В конце концов, она приехала внезапно, не предупредив, поздней июльской ночью во время жуткой грозы, приехала промокшая, усталая и совершенно подавленная. И пока господин Бретон, которому ее отец много лет назад поручил заботы о замке, тащился в коляске из тонувшей в грязи деревушки, чтобы тепло приветствовать ее, она успела, хоть и не без труда, расположить к себе слуг.
К счастью, Таунсенд отлично знала, как обращаться с ними. На следующее утро после приезда она объявила, что намерена побеседовать в отдельности с каждым из них, вплоть до самой младшей судомойки. Тех, чья внешность ей не понравилась, или тех, кто был небрежен в одежде и поведении либо же выразил хоть малейшую обиду и кляузничал на других, она уволила. Остальных же заставила старательно трудиться, наводя должный порядок в своем новом доме. Сперва это напугало их, но очень скоро они прониклись к ней уважением.
Господин Бретон не только хорошо исполнял свои обязанности, и в замке было на удивление мало следов недосмотра, его, – в отличие от Таунсенд, росшей под взыскательным оком леди Кейт, – никто не направлял, не воспитывал. Но все портьеры, драпировки, гобелены и ковры в положенный срок выносили из замка, чтобы выбить пыль, выстирать и расстелить на лугу для просушки. На мебели меняли обивку, чинили ее и полировали, тюфяки вытрясали, стены и полы скребли, окна мыли, бронзу и олово начищали, корешки книг
Таунсенд ничего не понимала в виноградарстве, но она привезла из Норфолка достаточный запас знаний о скотоводстве, чтобы пресечь протесты даже самых сомневающихся в ней работников фермы. Можно было вполне ожидать, что слуги будут недовольны ее бурным вторжением в их тихий, спокойный мирок, а случилось обратное – приезд этой невозмутимой англичанки вселил в них приятное сознание осмысленности их труда. Праздные руки становились работящими, и Сезак медленно, но неуклонно возвращался к жизни.
Сам замок был очарователен. Когда Таунсенд впервые увидела его при свете дня, она поразилась. Хотя он был невелик в сравнении с величественными соседями – Шенонсо и Шамбор, он был того же стиля – Возрождения, который был так популярен во Франции XVI века. Построенный частично на сваях вдоль холодных, прозрачных вод Луары и окруженный рвами, он не мог похвастаться остатками феодальных башен, но вместо этого был украшен прекрасными башенками и амбразурами из серого туреньского камня. Остроконечные крыши были шиферными, окна – высокими и с фрамугами. Аллея вековых платанов с песком Луары у подножия вела к подковообразному парадному двору, на который выходили большие окна – эркеры. Открытая центральная лестница с крытыми галереями по бокам сбегала с центральной части замка, и на галерее второго этажа и стояла сейчас Таунсенд. Отсюда она могла видеть за верхушками деревьев аккуратные каменные флигельки, реку и дорогу, а позади них – небольшие, но хорошо ухоженные виноградники Сезака.
Мягкая краса вечера пленяла ее, как с самого приезда пленял ее Сезак. Легкий ветерок доносил до нее ароматы сена, цветов и спелых яблок, и в сердце ее проникло чувство покоя, даже счастья. Скоро осень, а к этому времени беспорядки в Париже закончатся. Поспеет новый урожай, простой люд сразу получит достаточно хлеба, жара перестанет мучить и подогревать его недовольство, умы обратятся на другое, и она сможет безбоязненно отправиться домой.
«Если только я этого захочу», – мечтательно подумала Таунсенд. Что скрывать – она была очарована Сезаком и своим образом умелой, заботливой хозяйки замка, какой, казалось ей, она стала. Здесь, в этой сонной долине, укрывшейся среди меловых холмов, по которой издревле пролагали себе путь реки Лаура, Шер и Индра, – здесь не было места бедам и горестям. У Таунсенд и вправду не было теперь более серьезных забот, чем решать, какая из ее коров еще не покрыта и следует ли случать ее с соседским быком.
А сосед Таунсенд, граф де Грив, всегда охотно приходил на помощь, если она обращалась к нему. Она с самого начала была с ним откровенна, ничего не скрывала о себе и своем замужестве, и месяц назад именно граф навел по ее просьбе справки и узнал, что Ян Монкриф вернулся в Версаль, видимо, оправившись от своих ран. Следовательно, больше незачем было о нем беспокоиться.
Оторвавшись от перил галереи, Таунсенд расправила свои длинные юбки и принялась думать об оставшихся на вечер делах. Вместе с домоправительницей она занималась сейчас починкой и чисткой сотен штук белья и вышитых тканей, которые они обнаружили на прошлой неделе в нескольких пыльных сундуках в одной из башен. Таунсенд даже слегка улыбнулась при мысли, как удивилась бы Кейт, если бы узнала, что ее падчерица, всегда бунтовавшая при одном только виде пяльцев, теперь стала так искусно владеть иглой. И, шурша юбками, она вошла в дом.