Заговор генералов
Шрифт:
– А че эт вы, робяты, тут шуруете? Серый, а Серый! Гони ты их в задницу! Нашел покупателя? А то я тебе такой варр…иант придумал!
– Чего надо, мужик? – отозвался Яковлев.
– А ты кто? Где Серый? Я его тачку сторговал.
– Какую тачку?
– Да «Москвича» этого сраного…
– А где ты его видишь?
– Эй, стой! Он же вчера стоял! Серый, что, продал? А че не сказал? А я ищу, забочусь, понимаешь. Ты брось, Серый, я за так не согласен.
Яковлев лишь мотнул головой, и словоохотливый, но нетрезвый сосед оказался во дворе, поддерживаемый под белы ручки парнем в камуфляже.
– Что за «Москвич»? – приступил Яковлев.
Сосед быстро, на глазах, трезвел. Увидев народ во дворе и в гараже, помыслил и оценил событие. Решил, что правда ему не помешает. Не повредит, во всяком случае.
– А че? Серый сказал, чтоб я покупателя недорогого сыскал.
– Откуда у него появился этот «Москвич»? Давно?
– Какой давно?! – возмутился сосед. – Вчера сказал! А я че? Я в Можай съездил. К Ваньке. Ему запчасть – во!
– Криворучко, где машина, о которой говорит ваш сосед, извините, как вас кличут? Лейтенант, зафиксируйте в протоколе допроса показания данного свидетеля.
Оленев кивнул и, взяв соседа под локоток, негрубо, но настойчиво увел на веранду допрашивать.
– Ответа не слышу, сержант!
– Да пьяный он… Врет все!
– Твои дела, – небрежно бросил Яковлев. – Ребятки, – обернулся к своим спецназовцам, – ничего, видно, не поделаешь, придется по полной программе. Приступайте. А ты, сержант, сам будешь объяснять шурину и прочим, почему твой дом мы сейчас разнесем по бревнышку.
– Да ладно, скажу, – решился наконец Криворучко. – Не надо ничего искать в доме. Там ничего и нет.
– Ну что ж, пошли в дом, послушаем твою правду.
Яковлев поднялся с баллона, на котором сидел, и пошел в дом, махнув рукой, чтоб сержанта вели за ним.
– Давай, только по-быстрому. У нас мало времени.
И Криворучко, сосредоточившись, заявил, что решился на то, чтобы рассказать всю правду, хотя это ему грозит крупными неприятностями. Но, поскольку вокруг все вроде бы как свои, он рассчитывает, что коллеги смогут его понять.
Позавчера вечером, после дежурства, он с приятелем задержался в пивной, что в парке «Сокольники». Там разговорились с одним не совсем трезвым гражданином. Тот объяснил, что находится на краю, нужны деньги, «наехал» рэкет, а в загашнике только одна ценная вещь – машина. Как ее быстро реализовать? Ну, посмеялись над причудами судьбы, поговорили, прикинули. Продать-то, конечно, можно, но и деньги невелики. Хозяин был согласен на все, тем более что собеседники – в форме. Какая-никакая, а все же гарантия. Словом, он, Криворучко, решился помочь. А чтоб никакого обмана не оказалось, взял и документы водителя, оставив свой адрес и дав соответствующую расписку. Конечно, что теперь говорить, ничего этого делать было нельзя, но уж больно просил мужик помочь, видать, сам уже был на пределе. Вот, получается, и помогли. Попрут из органов, как пить дать… Кто был с ним, Криворучко дать показания отказался. Сказал: раз сам виноват, ему и отвечать, а товарища подставлять – последнее дело. Готов он показать, где пили и договаривались. Может сейчас и документы того чудика предъявить, пожалуйста. Раз на то пошло, чего теперь темнить!… Документы были найдены в гараже. В том месте, на которое указал хозяин. Права в пластике и паспорт. Принадлежащие Комарову.
– Зачем же он тебе паспорт отдал свой? – удивился Яковлев.
– Так я ж сказал: чудик… – пожал плечами Криворучко.
И это все тоже было занесено в протокол, прочитано и подписано сержантом и понятыми. Каждое слово зафиксировано.
Теперь оставался неясным вопрос: где же машина? Ну и соответственно деньги, полученные за нее. Второе проистекало из первого. Криворучко даже и не пришлось думать: грузинам продал. Каким? Проезжим, в Можайске встретил. Почему номера в гараже? А они им не были нужны, сказали: «Снимай, может, она у тебя краденая». У них сколько угодно своих номеров было. Деньги где? Да какие там деньги! Пара тысяч баксов – и то по щедрости кавказской. Хоть что-то удалось выручить. А баксы-то эти сестра с собой в город взяла, разменять по курсу. Только где ж ее сейчас искать! Она, может, и в Москву махнула… Все славно сходилось у Криворучко. Одного лишь никак не хотел учитывать: деньги-то чужие, их отдавать надо. Ну что ж, значит, у сестры придется получать их?
На это Криворучко несколько двусмысленно ухмыльнулся, и всем стало ясно, что, скорее всего, из сестры Криворучко и копейки не выжмешь. Но это как поглядеть!…
Яковлев уже понял, что большего сейчас ему из сержанта не вынуть. Он и без того сам себе порядочную яму вырыл. И вероятно, начинает догадываться. Значит, надо кончать разговоры, изъять все обнаруженные вещдоки, сложить их в пакет и поблагодарить коллег за помощь. Что он и сделал.
– А я как же? – задал совсем глупый вопрос Криворучко.
– Ты?! – даже удивился Яковлев. – А ты – с нами. С ветерком. Тебя, сержант, в Генеральной прокуратуре ждут не дождутся. Считают почему-то, что ты успел многим помочь. На тот свет перебраться… Но это уж не наше дело, сержант. Кстати, а та формочка где находится? Которую тебе, если судить по протоколу, неизвестный клиент облевал. Здесь или в общежитии застирать успел? Молчишь? Ну гляди, твое дело… Давайте его, ребятки, в машину, и – с Богом! Дом-то, наверное, закрыть бы надо, а то родня вернется, а в избе шаром покати: совестливые соседи лишнее приберут, а? Лейтенант, оставь одного из своих. Ну, ребятки, от имени нашего славного МУРа приказано поблагодарить всех сумевших помочь в раскрытии серьезного уголовного преступления. Захар, лично прошу, передай своему шефу и мою искреннюю благодарность. При случае сочтемся. Поехали, ребята!
Глава 12.
Невелико было разочарование Вячеслава Ивановича Грязнова, когда архаровцы доложили, что капитан Воробьев, несмотря на предупреждение начальника МУРа, был отпущен своим командиром по неотложному личному делу. Сам командир батальона, майор Зеликин, лишь «безутешно» развел руками.
– А что я мог сделать? Ну звонили от вас, ну предупредили, да. А у Димыча телеграмма: мать оказалась при смерти.
– Кто такой Димыч? – возмутился Артюша.
– Так Воробьев же. Дмитрий Иваныч, мы его Димычем зовем… Я ему говорю, что, мол, к тебе тут с Петровки едут, небось все о том Голубеве поспрашать, а он: мне, говорит, до штаба, заявление на отпуск и сейчас же обратно. Пусть подождут маленько.
– При чем тут заявление?!
– Ну как же! – снова развел короткими ручками Зеликин. – Мать же, говорю, при смерти. Разве ж мы не люди? Понимаем. Он мне – заявление, я – свое согласие, а дальше – все по форме. Да вы подождите, он обещался скоро прибыть.
– Как же, как же… – пробормотал Артюша и, придвинув к себе телефонный аппарат, стал названивать в МУР. Надо ж, чтоб опять такой прокол!
Он попросил соединить его с Грязновым, а когда доложил о случившихся непредвиденных обстоятельствах, был искренне изумлен, услышав от начальника МУРа не крепкий российский матерок, а нечто вроде добродушной ухмылки.
– Сбежал, значит? – вроде бы даже и не удивился он.
– Да вот, говорят, в штаб заявление на отпуск повез. Обещал скоро прибыть обратно.
– Это он тебе обещал? Лично?
– Нет, майору Зеликину.
– Вот и хорошо, передай-ка ему трубочку…
Что высказал Грязнов майору, можно было не сомневаться, поскольку щеки его вспыхнули огнем, а рот как открылся, так больше и не закрывался, при том что из него не вырвалось ни звука. Монолог Грязнова длился по крайней мере три долгих минуты, после чего Зеликин вздохнул и протянул трубку Артюше: