Заговор генералов
Шрифт:
Но с другой стороны, ведь зло ж берет при виде дураков! Да нет, не дураков, а расчетливых мерзавцев! И Греков хоть и каша манная, но и его понять можно. Действительно, руки опустятся, когда тебе подкинут такую свинью с квартирой. Вот же прохиндеи! Остался, по сути, лишь один маленький кончик, за который и дергать-то боязно без предварительной разработки, – это опять все та же главная библиотека… Если там глухо, придется, хочешь не хочешь, прислушиваться к «рекомендациям» и на эпизоде с Калошиным ставить крест. Квалифицировать как обыкновенный суицид…
Единственный, кто сегодня внес свежую струю и как-то даже увел от занудной обыденности, оказался Юра Гордеев. Впрочем, Юрой его можно было назвать лишь по старой памяти. Теперь это Юрий Петрович, вполне солидный внешне джентльмен, хотя до Христова возраста, кажется еще недобрал годика-другого. Но вид, осанка, манеры!… Ё-моё, сказал бы Славка. Адвокатура, конечно, меняет людей. Может, и не в лучшую сторону. Если для следователя главный жизненный и профессиональный принцип – соблюдение закона, то адвокату, защитнику путеводная звезда – польза клиенту. Адвокат не истину устанавливает, а защищает человека, совершившего преступление. И к сожалению, эти принципы не всегда совпадают. Хотя ведь никто не требует от защитника совершать противозаконные действия.
Турецкий вспомнил недавнюю словесную битву, развернувшуюся, как нынче принято говорить, в высшем законодательном органе, то бишь в Государственной Думе, и касающуюся как раз адвокатуры. Ну, впрочем, справедливости ради можно сказать, не кривя душой, что споры на эту тему были постоянны и во времена тоталитаризма, и с еще большей силой вспыхнули после объявления матушки-России правовым государством. Правда, в прежние времена спор имел несколько абстрактный, скорее даже кухонный характер. В том смысле, что все важнейшие дела обсуждались ночью на кухне и под шум моющейся посуды. А в правовом государстве о том же самом заговорили чуть ли не на митингах. Но суть остается все той же – быть или не быть независимой адвокатуре. Похоже, что нынешним законодателям свободная от их давления адвокатура стоит ножом у горла. Послушать их, так все коллегии вообще следовало бы давно разогнать и набрать новые из бывших следователей, прокуроров и оперативных работников. Мол-де, и законы они знают, а следовательно, блюсти станут безупречно, и власть слушать умеют, лишних глупостей не натворят, придут посоветуются, в крайнем случае. Послушный адвокат – не это ли зыбкая мечта каждого следователя? Турецкий даже усмехнулся тому, что случалось ведь, когда и его интересы полностью совпадали с желанием этого «каждого». Но… именно тогда, когда появлялось подобное желание, приходилось брать себя за руку, останавливать и, пользуясь словами классика, поверять алгеброй гармонию. И становилось ясно, что истина лежит вовсе не там, где она уже ясно представлялась.
Конечно, мало кому понравится, если изящное строение из его доказательств вдруг элегантным движением развалят до основания. Но ты, следователь, в данную минуту мнишь себя обиженным представителем закона, а кто же он, этот твой разрушитель? Какой закон он-то изволит защищать? Ответить на этот вопрос можно, только оказавшись на месте подзащитного. Чью судьбу собирается сломать не всегда такой уж справедливый закон. Случались и трагические ошибки.
Наверное, поэтому редко испытывал приязнь к адвокатам Турецкий, вероятно, как и они к нему.
Но странное дело, то ли все-таки стены оказывают свое влияние, то ли давнее товарищество, тем не менее Гордеев, явившийся этаким заморским гостем, через пять минут словно раздвинул шоры, улыбнулся и превратился в того добродушного и раскрепощенного парня, которым запомнился по совместной краткой работе в прокуратуре. Кстати, и следовательская закваска в нем осталась. После разговора с Грязновым Юра нашел свое старое дело, хорошенько порылся в нем, сделал парочку умных запросов и получил вполне сносный результат, которым мог бы похвалиться даже опытный «следак».
Резвый сынишка Генриха Красницкого, рассорившись, если так можно выразиться, с памятью неблагодарного папаши, взял фамилию матери, умершей три года назад, и, ввиду неудачи с наследством, решил активизировать собственные таланты. В настоящее время возглавляет филиал российско-датского совместного предприятия по экспорту в Россию мясо-молочной продукции высшего качества и вот уже два года безвыездно проживает с собственной супругой и малолетним сыном в Копенгагене. И хотя от бизнесменов новейшего российского разлива можно ожидать каких угодно сюрпризов, Юра мог дать вполне основательную гарантию, что Маркушевич, такова фамилия сына Красницкого, к трагическому происшествию на Таганке не причастен. Но… Куда ж денешься от этого «но»?
– А почему ты уверен в этом Маркушевиче?
– Потому что у него слишком солидное на сегодняшний день общественное положение. Таким не рискуют. Даже ради каких-нибудь картинок.
– Но какое это может иметь значение? Речь ведь, как я понял, шла о разделе наследства, а покойная ныне мадам Красницкая была против? Почему? Такая стерва? Или сынок повел себя по-хамски?
– Там всего хватало, – засмеялся Гордеев. – Но конечно, главное заключалось в том, что после смерти супруга Елена Георгиевна, помимо, прямо скажем, жалкой зарплаты в библиотеке, имела единственный источник дохода – оставшиеся от мужа ценности. А это – не только полотна Айвазовского, Шишкина, портреты, этюды художников конца прошлого века, список довольно большой, но и золото, и камушки, и антикварная посуда. Причем все имеющееся было описано со скрупулезной точностью, будто они, я имею в виду супруги, заранее готовились к каким-нибудь неприятностям. И по завещанию принадлежало только ей одной. А чтоб оспорить его, сынишка должен был объявить своего папашу по меньшей мере невменяемым в момент составления завещания. А там уже первая жена была против. Словом… Но закончилось все трагически.
– Я был на месте пожара, там практически ничего не осталось. Если, конечно, в квартире нет каких-то тайников, до которых ни воры, ни наши парни не добрались. Но за список спасибо, он здорово поможет в розыске… Значит, ты считаешь, Юра, что ни один из указанных в твоем перечне предметов не может оказаться, к примеру, в Копенгагене?
– Ну так я бы вопрос не ставил. Дело это рассматривалось в суде все-таки давно. Логично поинтересоваться на работе у Красницкой, может быть, были какие-то телефонные угрозы. Или звонили из-за границы. Посмотреть по оплате телефонного номера, не вела ли и она каких-то разговоров, да хоть с тем же Копенгагеном. Тут может оказаться много полезных мелочей.
– Да-а, – восхитился Турецкий, – все-таки нашу заквасочку никуда не денешь. Сидит в тебе, Юра, «следак», ох как крепко сидит!
– Теперь уже – сидел, – возразил Гордеев. – Словом, документы, связанные с этим гражданским делом, к твоим услугам, Александр Борисович, и я сам, если понадоблюсь, готов – по старой памяти. Но не ради этих, – он ткнул указательным пальцем в ту сторону, где размещались кабинеты Генерального прокурора и его заместителей, – а исключительно по старой дружбе. Так можешь и говорить. Привет горячий!
Турецкий почему-то был согласен с Гордеевым, что отпрыск Генриха Красницкого не станет лишать жизни вдову, да еще таким варварским способом. Тем более что он склонен был считать смерть Красницкой одним из звеньев некоей трагической и криминальной цепи. Интуиция подсказывала. А к ней старший следователь по особо важным делам подчас прислушивался. Ведь сказано же, что интуиция – не что иное, как способность непосредственного постижения истины. А если еще проще, без всяких философских изысков, то это означает «пристально смотреть».