Заговор королевы
Шрифт:
— Не покидайте меня! О! Не покидайте меня! — вскричала в отчаянии молодая девушка. — Вы обещали не оставлять меня.
— И я сдержу слово, — отвечал шотландец, возвращаясь. — Я ухожу только на минуту и оставляю вас человеку, который будет вам надежной защитой, — вашему отцу.
— Его-то я и должна более всего бояться! — вскричала Джиневра, вырываясь из объятий астролога и бросаясь к ногам Кричтона. — Если бы не он, я не была бы теперь опозоренным навеки существом. Без него я не была бы совершенно недостойна вашей любви, без него я могла бы умереть, повторяя ваше имя, без него… О! Сеньор, вы его не знаете! Его сердце развращено, он сговорился с этим презренным Винченцо, чтобы погубить меня! Спасите меня! Спасите меня от него!
— Джиневра, — сказал шотландец, нежно ее поднимая, — ваш ум смущен страданиями. Гонзаго мой пленник. Он не может вам более повредить.
— Увы! — вздохнула Джиневра, отворачивая лицо от шотландца, — даже он будет теперь презирать меня.
— Его кровь смоет нанесенное тебе оскорбление, — сказал Руджиери твердым голосом. — Рука, которую ты отталкиваешь, отомстит за тебя!
— Поклянись же! — вдруг вскричала Джиневра, обращаясь к нему.
— Клянусь! — торжественно отвечал астролог.
— Памятью моей матери?
— Памятью твоей матери! Клянусь положить все свои силы на его погибель, — отвечал Руджиери.
— Я умру довольная! — вскричала Джиневра, со слезами бросаясь на грудь Руджиери. — Отец, прости меня так, как я тебя прощаю!
— Дитя мое! — прошептал Руджиери, прижимая ее к сердцу. — О! Если бы душа твоей матери могла видеть нас сверху, я чувствую, что она не отказала бы мне в прощении.
— Сеньор Кричтон, — сказала Джиневра, освобождаясь из объятий отца и робко опуская глаза, — я хотела бы также получить ваше прощение.
— Прощение? В чем, Джиневра?
— В том, что я осмелилась вас любить.
— Скорее я должен просить у вас прощения в том, что внушил вам, сам того не зная, страсть, которая была для вас роковой.
— Вы меня жалеете?
— От всей души.
— Тогда я умру счастливой! — вскричала Джиневра. С этими словами она схватила кинжал шотландца и погрузила бы его в свою грудь, если бы ее рука не была удержана отцом.
— Так это-то твоя любовь? — печально произнесла девушка, выпуская из рук кинжал. — Хорошо, — прибавила она горько, — я буду жить, но это будет только во имя большого горя, большого позора!
— Ты найдешь убежище в стенах монастыря.
— Никогда!
Едва успела она произнести эти слова, как в галерее послышались поспешные шаги и в комнату вбежал Блунт.
— Нам изменили! — вскричал он. — Принц на свободе. Стража сложила оружие, повинуясь приказанию королевы.
— Гонзаго на свободе! Приказы короля отвергнуты, а я здесь! — вскричал с гневом Кричтон, обнажая шпагу. — Руджиери, охраняй свою дочь.
— Всякое сопротивление напрасно, — сказал Блунт. — Иначе я не вернулся бы с пустыми руками. Замок наполнен людьми герцога Неверского.
— А!
— Готов конвой, чтобы сопровождать принца по дороге в Мантую. Он уже сел в носилки.
— Проклятие! Но он не уйдет от меня, — вскричал Кричтон, — даже его собственные люди не осмелятся противиться приказам короля.
— Вы ошибаетесь, шевалье Кричтон, — сказал Андреини, появляясь вдруг на пороге комнаты, — имея приказ королевы, они осмелятся на все. Именем моего господина, принца Винченцо, я требую, чтобы мне выдали эту девушку.
— Прочь! — отвечал Кричтон в бешенстве.
— Солдаты! Сюда! — вскричал Андреини.
В ту же минуту выход из комнаты был загражден группой солдат и концы дюжины алебард были направлены в грудь Кричтона.
— А! Святой Андрей! — яростно вскричал шотландец. — Приказываю вам именем короля сложить оружие под страхом обвинения в измене!
— Во имя королевы, стойте твердо! — отвечал Андреини.
При помощи Блунта Кричтон хотел было уже проложить себе дорогу шпагой, как вдруг его остановил крик Руджиери.
С появлением Андреини к Джиневре вернулись все ее ужасы, и она, вырвавшись из рук отца, бросилась на алебарды, желая избавиться от жизни, становившейся для нее тяжелым бременем.
Но, избежав воображаемой опасности, несчастная бросилась навстречу действительной гибели. В ту минуту, когда она кинулась на смертоносные алебарды, Андреини поспешно схватил ее и с торжествующим смехом унес сквозь расступившиеся ряды солдат.
— Задержите его, пока я дойду до принца, — крикнул он солдатам, — а потом пусть он, если захочет, едет по дороге в Мантую.
— На помощь! — вскричал Кричтон, заставляя солдат отступить перед силой своего напора.
— Все напрасно, монсеньор, — сказал ему Руджиери, — я потеряю мое дитя. Но возмездие не уйдет от них. В Лувр! В Лувр!
ТЮРЬМА
Некогда в Лувре было несколько подземных темниц, в которых содержались государственные преступники. В одну из них и был брошен Флоран Кретьен. Лишенный утешения, которое он находил в дни бедствий в целительном бальзаме Священного писания, старик проводил последние дни своей земной жизни в горячей молитве.
Уже близилось время, назначенное для казни, когда вдруг отворилась дверь и тюремщик ввел в келью женщину в маске и тотчас же молча вышел.
— Это вы, дочь моя? — спросил Кретьен, увидев, что вошедшая остается безмолвной и неподвижной.
— Да, — отвечала Эклермонда (а это была она), снимая маску, — я боялась помешать вашей молитве.
— Подойдите, — сказал проповедник, — ваше имя присутствовало в моих молитвах. Пусть ваш голос вместе с моим будет возноситься к престолу милосердия. Мои минуты сочтены, каждое мгновение дорого. Мне надо дать вам много советов. Но прежде всего я хочу призвать благословение Неба на вашу голову.
Эклермонда опустилась на колени и со слезами на глазах приняла последнее благословение старика. Но едва проповедник начал давать своей духовной дочери наставления, которые он считал необходимыми, как дверь снова открылась и тюремщик, введя человека, закутанного в широкий плащ, вышел так же бесшумно, как и вошел.