Заговор королевы
Шрифт:
— Он пришел! — вскричала Эклермонда.
— Палач? — спросил спокойным тоном Флоран Кретьен.
— Нет, шевалье Кричтон, — отвечала принцесса.
— Он здесь! — вскричал Кретьен, и доброе лицо его слегка омрачилось.
— Он здесь для того, чтобы сказать мне последнее прости, — вздохнула Эклермонда.
— Принцесса Конде, — сказал сурово проповедник, — вы должны проститься с ним навсегда.
— Ваша воля исполнится, отец, — отвечала Эклермонда тоном печальной покорности.
— Ваш сан запрещает вам такой неравный союз, даже если бы религиозные убеждения шевалье Кричтона были одинаковы с вашими, —
— Увы! — прошептала Эклермонда. — Наши верования враждебны, целая пропасть разделяет нас, но наши сердца неразрывно связаны.
— Вы, значит, глубоко его любите, дочь моя?
— Люблю ли я его? — страстно повторила принцесса. — Отец, я надеялась, что вы поддержите мою решимость. Это свидание должно быть последним.
— И я поддержу вас, дочь моя, — сказал добродушно старик. — Подумайте только, что он враг нашей веры, и если вы соединитесь с ним, он помешает вам оказать впоследствии важные услуги преследуемой церкви, что, быть может, будет в вашей власти… Принцесса Конде, обещайте мне торжественно, что вы никогда не выйдете замуж за паписта.
— Эклермонда! — вскричал Кричтон.
— Без колебаний! — сурово сказал проповедник. — Или вы погибли. Обещайте мне!
— Моя душа проникнута протестантской религией, — твердо отвечала принцесса, — и я даю теперь клятву не выходить замуж за католика.
— Аминь! — сказал с жаром Кретьен.
Глубокий вздох вырвался из груди шотландца.
— Шевалье Кричтон, — прошептала Эклермонда, — вы слышали мою клятву?
— Да, — печально отвечал шотландец.
— Выслушайте меня, — продолжала принцесса. — Моя вера, моя любовь, моя благодарность заставляют меня откинуть всякую женскую сдержанность. Я для того и назначила вам свидание здесь, в присутствии моего почтенного наставника, чтобы иметь возможность говорить с вами свободно, чтобы высказать мою любовь в присутствии человека, святые наставления которого сделали меня чувствительной и неравнодушной к слабостям ближних, наконец, для того, — прибавила она, колеблясь и краснея, — чтобы попробовать соединенными усилиями обратить вас в веру, которую я исповедую. Если вы обратитесь, я могу тогда, не поступая против совести и не обращая внимания на мое знатное происхождение, предложить вам мою руку и просить того, кто внушил мне правила веры и смирения, воодушевляющие меня теперь, обручить нас перед Небом.
— Вы говорили голосом вдохновения, дочь моя, — сказал с благосклонной улыбкой Кретьен, — и я не прерывал ваших слов, потому что они истекали из источника мудрости. Я знаю, что ваше сердце принадлежит шевалье Кричтону. Пусть он сбросит с себя рабство, которое над ним тяготеет. Пусть он откажется от заблуждений и идолопоклонничества Рима. Пусть обратит свой могучий ум на служение истинной вере, и ваше обручение не будет отложено ни на минуту.
— Кричтон, — нежно спросила Эклермонда, — это наше последнее свидание, или мы будем соединены навсегда?
— Это наше последнее свидание, — отвечал шотландец тоном отчаяния, — если условием нашего соединения поставлено мое отступничество. Эклермонда, для вас я готов на все жертвы, совместимые с честью, для вас я готов отказаться от честолюбивых мечтаний, которые наполняют мою душу, для вас я буду всем, исключая ренегата, изменника моему Богу. Слава была всегда моей полярной
— Кричтон!
— Слушайте, Эклермонда. Вы принцесса Конде. Вы носите одно из благороднейших имен Франции. Но это не имеет никакого значения для моих чувств. Мое сердце принадлежало вам, когда мы были равны. Мое сердце ваше и теперь, когда между нами неодолимые преграды. Для меня вы не изменились. Для меня вы по-прежнему сирота Эклермонда. Знатность ничего не могла прибавить к вашей красоте, точно так же, как не могла ничего отнять. Связать мою судьбу с вашей — значило бы воплотить самые пылкие мечты моего молодого воображения, дать мне счастье, о каком только может мечтать человек.
— Обдумайте, — сказал Флоран Кретьен.
— Я уже обдумал, — отвечал шотландец. — Не расценивайте мое решение как результат неразумного каприза, если вы тверды в вашей вере, которую я считаю пагубной, ведь я не менее тверд в своей… Я спорил о ее догматах с моим ученым наставником Бухананом, и он не смог поколебать меня. Я католик по убеждению и останусь им всегда, готовый всегда предпочесть смерть отступничеству.
— Если великий Буханан потерпел неудачу в деле вашего обращения, сын мой, то мои усилия должны быть бесплодны, — отвечал, качая головой, проповедник. — Но все-таки я хочу попытаться.
— Это будет напрасно, — твердо сказал Кричтон. — Мое мученичество прошло, ваше приближается. Два раза сегодня подвергался я искушению и устоял. Рука принцессы Конде должна была быть наградой за измену, та же рука служила приманкой, чтобы увлечь меня к погибели.
— Скажите лучше — чтобы направить вас к вечному спасению, — отвечала Эклермонда. — О! Кричтон! Если бы я могла как смиренное орудие божественной воли оторвать вас от погибельной идолопоклоннической религии, в которой вы упорствуете, вся моя жизнь была бы посвящена тому, чтобы высказать вам всю безграничность моей признательности и любви.
— Эклермонда, — печально вскричал Кричтон, — из-за этой религии я оставил дом моих предков, из-за нее я навлек на себя проклятие отца, из-за нее я отказываюсь теперь от всего, что мне дорого.
— Кричтон, вы меня не любите.
— Не искушайте меня, Эклермонда. Мое сердце разрывается, ум мутится, я не могу более выносить этой борьбы. Ваши уста решат мою участь.
— Так будьте моим!
Кричтон вздрогнул.
— Я погиб! — прошептал он.
— Нет, вы спасены, — отвечала принцесса. Станьте со мной на колени перед этим святым человеком.
— Стойте! — вскричал Кретьен. — Этого не должно быть. Мне было бы приятно считать шевалье Кричтона в числе верных слуг истинного Бога, но его обращение должно быть совершено под иным влиянием, чем влияние страстей. Дурные средства не приведут к хорошей цели. Религия, не основанная на убеждении, — лицемерие. Хотя наши убеждения во многом не сходятся, я одобряю постоянство шевалье Кричтона и не хочу пытаться поколебать чем-либо иным, кроме аргументов, которые не позволяет мне употребить краткость моих последних минут. Я должен больше думать о религии, которая может укрепить сердце такого молодого человека в борьбе с искушениями, которых не выдержали бы и старые фанатики.