Заговор против маршалов. Книга 1

Парнов Еремей Иудович

— Какое это может иметь значение, если, как ты говоришь, он ничего не решает? — раз уж разговор все равно завязался, Николаевский решил прояснить обстановку.

Он и сам начал догадываться, что члены так назы­ваемой комиссии всего-навсего марионетки в руках уса­того кукловода. В ситуации, сложившейся вокруг Бу­харина, его «школки», как привыкли изъясняться кремлевские функционеры, «правых» вообще не возни­кало особых неясностей. В редакции «Социалистическо­го вестника» пристально следили за положением в СССР и разбирались в его перипетиях получше иных нар­комов, сгоравших,

как мотыльки, в лихорадке ночных бдений. Короче, слова и прозрачные намеки Кондратье­ва, чем бы он ни руководствовался, содержали немало верного.

— Наверное, никакого, ты прав,— промедлил с от­ветом Кондратьев.— Но чем ты рискуешь? Попробуй поговори... Вдруг и о Володе что-нибудь узнаешь.

Если это был заранее спланированный удар, то лицо Вадима вырисовывалось с полной определенностью. Брат Бориса Ивановича жил в Москве и приходился свояком Алексею Ивановичу Рыкову.

— Спасибо за совет, я подумаю,— Николаевский повернулся на каблуках, ощущая сосущее жжение где- то под ложечкой.

Подумать определенно имело смысл. Хотя бы для полноты картины. Правда, один раз Николай Ива­нович уже отказался вести беседу в отсутствие коллег, но сейчас, кажется, особый случай: близок финал.

Улучить подходящий момент оказалось не так про­сто. То отсутствовал сам Бухарин, то мешали его спут­ники. Особенно Адоратский, который, казалось, безвы­лазно окопался у себя в номере. Портье, наверное, ус­тал от бесконечных звонков.

Но рано или поздно терпение вознаграждается. При­ехав в «Лютецию» на такси, Николаевский нутром почувствовал, что в поведении Бухарина произошли отрадные перемены. Николай Иванович хоть и попро­бовал уклониться, но без достаточной твердости, не то что в тот раз.

— Досадно, что не предупредили заранее,— попе­нял он, томясь неудобством.— Без председателя ко­миссии я не уполномочен обсуждать условия.

— И не нужно. Цена, надеюсь, согласована с Иоси­фом Виссарионовичем?.. Если мы окончательно догово­римся, то за оформлением дело не станет. Подпишем, когда все будут на месте.

— Как можно договориться, если пока все на той же точке? Я тут бессилен, поверьте.

— Значит, он стоит на своем,— губы Николаевско­го дрогнули в уничижительной улыбке.— Дешево же вы цените марксово наследство.

— Дешево? — Бухарин преодолел минутную нелов­кость.— Кто продает архив: мы или вы? Будь моя воля, я бы не отдал его ни за какие миллионы.

— Вам хорошо известно, чем вызвана эта печаль­ная необходимость.

— Разве нельзя надежно спрятать? — вовсе того не желая, Бухарин все глубже втягивался в бессмыс­ленную полемику.

— Не подскажете, где, Николай Иванович?

— Хотя бы в Америке! Гитлер туда не дотянется.

— Как вы легко все решаете! За Америку, за наших немецких товарищей, даже за Гитлера... Вы проехались по Унтер ден Линден в посольской машине, а я там был нелегально. И не единожды, потому что перевезти через границу такой груз за один присест не под силу даже контрабандистам.

Бухарин отвел глаза. Он не знал, что Николаевский непосредственно участвовал в операции. А с виду не скажешь: типичный

кабинетный историк... И все Коба с его феноменальным упрямством! Лишь бы настоять на своем, согнуть, раздавить в прах. Из-за чего ломать копья? Срам да и только.

— Уступить бы надо, Борис Иванович,— сказал почти просительно.— И кончим этот постыдный торг. А то бьемся за каждый грош.

— За вами великое государство... Что для него этот «грош»? Для вас это не вопрос жизни, тогда как... Лег­ко произносить пламенные речи. Впрочем, вы замеча­тельно говорили. Я полностью разделяю ваши пози­ции. В этом великом противостоянии не приходится выбирать союзников.

— О чем тогда спор? Военного конфликта с Герма­нией не избежать. Это будет стоить нам неисчисли­мых жертв, но я не сомневаюсь в победе. Где еще место марксову архиву, как не в Советском Союзе? При на­ших просторах мы сумеем оградить его от всяких прев­ратностей. Ответственно мыслящий человек почел бы за счастье отдать документы в надежные руки без вся­кого вознаграждения»

— Даже так? — Николаевский вновь затаил ус­мешку.

— Эх, Борис Иванович! Да я бы вдвое заплатил, честное слово!

— Охотно верю, Николай Иванович, но разговор становится беспредметным. Мы не уступим ни фран­ка. Так и передайте ему... Как там сейчас, в Москве?

Сначала нехотя, но постепенно увлекаясь, Бухарин втянулся в разговор на общие темы, позволяя себе все большую откровенность. Издали многое рисовалось иначе. Резче и в уменьшенной пропорции, как через перевернутый бинокль. Не исключая темного зеркала, отразившего собственный облик в неимоверной над- мирной дали. И дивная неожиданность: испарился липкий страх, закабаливший рассудок. Поразительная осведомленность Николаевского позволяла легко обходить наиболее острые углы. Он все понимал с по­луслова.

— Как не вернуться? — ответил Бухарин и на пря­мой вопрос.— Стать эмигрантом? Нет, так жить я бы не смог. Будь что будет...

Когда-то, еще в довоенной эмиграции, знаменитая гадалка предсказала ему судьбу: «Вас казнят в соб­ственной стране. Притом дважды».— «Как это возмож­но?» — «Не знаю, но я вижу рану на шее и веревочную петлю».

Вечером Николай Иванович чуть ли не со скандалом заставил Адоратского позвонить Сталину. За завтраком Владимир Викторович клялся, что звонил несколько раз, и все неудачно. Потом они оба поочередно пы­тались связаться с Кремлем, но к телефону никто не подходил. Наконец трубку взял Поскребышев:

— Товарищ Сталин предлагает придерживаться первоначальной суммы.

«Чингисхан, Гений дозировки, Маленький злобный человек, Дьявол»,— бремя лет множило тайные проз­вища. Как накипь. А он... Он был вездесущ.

24

Графиня Хейла фон Вестарп с ностальгической грустью вспоминала стародавние времена. В качест­ве непременного секретаря «Общества Туле» она близ­ко сошлась со многими его членами. Ее мюнхенский дом посещали председатель «Пангерманского союза» Леман, генерал Людендорф, Гуго Стиннес, его свет­лость принц фон Турн и Таксис, барон фон Зайдлиц.