Заговор против маршалов. Книга 2

Парнов Еремей Иудович

В последней шифровке сообщалось, что президент получил из кругов русско-украинской эмиграции (Смал — Штокий, Макаренко) серьезные предупреж­дения о назревающем в высшем руководстве РККА заговоре против Сталина, к чему определенно причастна германская разведка. Срочно требовалось проверить. «Каким образом?» — недоумевал Мастный. Бенеш явно преувеличивал скромные возможности чехосло­вацкой разведки. В Германии, опасаясь раздражить могущественного соседа, она действовала особенно робко, довольствуясь услугами сомнительных двой­ников.

Траутмансдорф нанес визит в резиденцию по соб­ственной инициативе.

Мастный принял его в дубовом зале, украшенном расписными тарелками «Старой Вены». «Такой кол­лекции мог позавидовать даже Папен,— отметил граф, усаживаясь поближе к каминным экранам,— не то, что фрау Гейдрих».

— Я весьма огорчен, ваше превосходительство, что обстоятельства складываются не в нашу пользу,— он доверительно понизил голос.— Рейхсканцлер наме­рен отложить дальнейшие переговоры еще на несколько дней, пока не прояснится афера Шебы. Вы сами види­те, какую негативную реакцию она вызвала. Наше правительство не может игнорировать общественное мнение.

— Значит ли это, что господин Гитлер изменил свою позицию по данному вопросу?

— Не думаю. Отсрочка никак не означает отказа от попытки улучшить отношения. Просто настоящий момент не является для этого достаточно благопри­ятным.

— Боюсь, что это слишком осторожная оценка, граф. Мне трудно понять, почему книга Шебы, в сущ­ности историческое исследование, могла так повлиять на господина рейхсканцлера. О вещах, которые с таким непонятным упорством нам ставят в вину, там вообще не говорится. Все искусственно сфабриковано пропа­гандой. Тем более что с нашей стороны были сделаны соответствующие заявления. Президент республики лично разъяснил характер политического договора с Россией. Крайне сожалею, что наша позиция не встре­тила понимания. Мне не остается ничего иного, как принять все вышесказанное к сведению.

— Кампания в прессе не может длиться до беско­нечности. Все уладится к общему удовлетворению.

— После моих бесед с доктором Геббельсом, госпо­дами Розенбергом и Функом я с большим трудом пред­ставляю себе, как такая кампания может продолжаться вообще в период переговоров, когда одного слова рейхс­канцлера было бы достаточно, чтобы навести порядок. Скажу со всей откровенностью, граф: мы никак не ожидали подобного музыкального сопровождения пос­ле проявленной господином Гитлером инициати­вы установить личный контакт с президентом респуб­лики.

— Я принимаю ваши упреки, господин Мастный, и разделяю высказанные вами оценки. Однако поло­жение не столь просто, как это может показаться со стороны. Чувство глубокого уважения, которое я к вам питаю, вынуждает меня на откровенность. Действи­тельной причиной решения перенести переговоры являются сведения, полученные из России. Прошу вас, господин полномочный министр, сохранить их в тайне. В Москве, причем в самом скором времени, возмо­жен переворот, который приведет к устранению Стали­на и Литвинова. Если это действительно произойдет и будет установлена военная диктатура, рейхсканцле­ру придется существенно пересмотреть всю восточную политику. Только после этого мы будем готовы разре­шить все проблемы, связанные с Западной и Восточной Европой. Разумеется, путем заключения двусторонних договоров.

— Ваше сообщение потрясло меня,— Мастный вы­казал крайнюю озабоченность.— Анализ обстановки в России едва ли позволяет сделать столь крайние выводы. Возможно, мы многого и не знаем, но устра­нение Сталина представляется довольно сомнительным. Напротив, он уверенно держит руль.

— Наша информация — самая свежая. Возможно, в Праге тоже что-то такое знают.

— К сожалению, мне неизвестно, располагает мое правительство подобного рода сведениями или же нет. В конце концов, дело самих русских избирать для себя форму правления. Пока же следует исходить из сложив­шегося статус-кво и международных договоров.

— Я придерживаюсь такой же позиции, хоть и счел своим долгом ознакомить вас с истинной причи­ной отсрочки переговоров, господин полномочный ми­нистр.

— Позвольте уверить вас, граф, в моей неизменной признательности.

Через два часа шифровка ушла в Прагу.

Переговоры не возобновились ни через несколько дней, ни через месяц. Только в середине марта Дикгоф организовал конфиденциальную встречу чехословац­кого посланника с послом по особым поручениям Краузе. Он заверил Мастного в том, что Германия по-прежнему заинтересована в добрососедских отношениях, но придется подождать, пока рейхсканцлер закон­чит пересмотр всей восточной политики. Этим кос­венно давалось понять, что сведения, о которых упо­минал Траутмансдорф, получили подтверждение. Мастный, во всяком случае, понял посла именно так.

Посланник доктор Войтех Мастный министру иностранных дел Чехословацкой республики доктору Камилу Крофте

Берлин, 20 марта 1937 года

Я убежден в том, что зондаж обоих эмиссаров про­водился по распоряжению высоких имперских инстан­ций и преследовал цель вывести нас из договорной системы с Россией. Я вспоминаю о том, что еще более месяца тому назад я представил донесение, согласно которому рейхсканцлер якобы располагает сведениями о возможности неожиданного и скорого переворота в России, о возможности устранения Сталина и Литви­нова и установления военной диктатуры в Москве, в результате чего может произойти принципиальный поворот в германской политике по отношению к России; для этого, как известно, также и при нынешнем состоя­нии вещей было и есть все еще достаточно симпатий в германской армии. За это, как мне известно от хорошо информированного источника, выступает также и Шахт, который все в большей степени испытывает потребность в расширении объема экономических свя­зей с Россией, которые на нынешнем этапе сильно пострадали вследствие отрицательной позиции Москвы. Гитлер, как меня заверили, вплоть до последнего вре­мени отказывал просьбам Шахта добиться улучшения экономических связей с Россией за счет каких-либо изменений в позиции по политическим вопросам. Од­нако известно также, что германский посол в Москве Шуленбург недавно был в Берлине, и в связи с этим предполагают, что новые соображения рейхсканцлера относительно изменения всех отношений с Россией возникли как раз также на основе информации, которую он привез из Москвы. Конечно, невозможно получить более подробные сведения по данному вопросу, однако с уверенностью можно сказать, что соображения отно­сительно возможности любого существенного поворота в политике по отношению к России должны оказать влияние также и при оценке вопроса о развитии от­ношений с Чехословакией и конкретно вопроса о воз­можном договорном урегулировании отношений с нами.

48

Н. И. Ежов и А. Я. Вышинский — Сталину.

«Направляем переработанный, согласно Ваших ука­заний, проект обвинительного заключения по делу Пя­такова, Сокольникова, Радека и других...»

Мертвенной чернотой проглядывала промороженная земля на занесенных пургою клумбах.

Новый год встречали на Ближней даче. Чтоб лиш­ний раз не мельтешила обслуга, хрусталь и горки чистой посуды, как было заведено, высились под рукой.

Но в самый разгар пиршества Сталин бросил не­сколько слов по-грузински, и в столовую, почтительно пригибаясь, проскользнули двое никак не похожих на кавказцев мужчин — то ли охранников, то ли офи­циантов. Завернув скатерть узлом, они сгребли ее со стола вместе с зажаренными цыплятами, поросенком и усыпанным зернышками граната сациви. Жалобно звякнуло столовое серебро, захрустели тарелки с объ­едками и стекло. Пока застилали свежей скатертью, Сталин с таинственной улыбкой готовил новогодний сюрприз: порвал газету на десяток ровных бумажек, свернул из них козьи ножки, как под махру, и надел на угодливо растопыренные пальцы Поскребышева. Наперстки выглядели на нем не хуже, чем на сиамской танцовщице. Поскребышев даже выкинул коленце и, вильнув бедрами, вскинул ручки.

Каганович захлопал в ладоши, а Молотов с Жемчу­жиной и Ворошилов с Екатериной Давыдовной с при­нужденным интересом придвинулись ближе. Хрущев, которого частенько заставляли отплясывать гопака, в затаенной тоске ожидал своей очереди. В хмелю вождь был так же непредсказуем, как и на трезвую голову. Одернув вихлявшегося секретаря, он достал коробок спичек и в два приема подпалил все десять фунтиков. Мерзко завоняло паленой бумагой. Поскребышев стра­дальчески морщился, но терпел, изображая в меру сил горящий канделябр.