Заговор русской принцессы
Шрифт:
— Ну рассказывай, граф… Как там швед поживает?
Григорий Юрьевич Обольянинов происходил из небогатой, но старинной дворянской семьи. До десяти лет находился в доме у князя Василия Голицына в услужении. Он-то и обратил внимание на то, что отрок необычайно смышлен и имеет способности к чужеземным языкам. А когда Григорию исполнилось пятнадцать годков, так он вместе с двумя десятками таких же талантливых юношей был отправлен в Вену постигать науки.
Отучившись, Григорий Юрьевич возвращаться не торопился, а долгое время путешествовал по Европе; много занимался механикой и
Последующие годы большую часть времени он проводил в родовом замке супруги, занимаясь сочинительством. А пять лет назад, вернувшись в Россию, изъявил желание работать в Посольском приказе.
Обладая аналитическим умом, Обольянинов в подробнейшем письме на имя государя расписал, как подобает усовершенствовать службу Посольского приказа, дабы от нее была большая польза для государя.
Петр Алексеевич, познакомившись с обстоятельным письмом, передал его князю Федору Юрьевичу для пущего ознакомления. Скоро Григорий Обольянинов был отправлен с посольской миссией в Стокгольм, где ему вменялось следить за всем, что делается в шведском государстве и обо всем, что увидит, присылать в приказ «тайной цифирью, дабы к разобранию была зело трудна».
— Все мутит, Федор Юрьевич, дурное замышляет. Думаю, что покоя нам не даст. Кажись, быть войне.
— Вот оно как, — не очень-то удивился князь Ромодановский. — А как там Воронцов Роман Артемьевич?
— Князь Воронцов шлет тебе поклон, Федор Юрьевич.
— Спасибо. И ему поклон, — не скрывая удовольствия, протянул стольник. — Когда же я его увижу? Скоро он в наши края?
— Увидишь, Федор Юрьевич, — проговорил граф. — А только пока никак нельзя. Шведы чего-то подозревают, затаился он малость. Но, окромя слов, он тебе грамотку передал.
Князь Ромодановский взял протянутый свиток. Оторвав печать, бросил себе под ноги. Развернув, принялся читать:
«Милостивый государь Федор Юрьевич! Кланяется тебе раб Божий князь Роман Артемьевич Воронцов. Письмо твое, отправленное второго числа июня месяца, я получил. Хочу сообщить тебе следующее. Из секрета здешнего шведского министра мне сообщено через друзей, что король усмотрел готовность русских войск к войне. В прошлом месяце по всей шведской земле берут рекрут. В Дании скупают мушкеты и льют пушки. Из разговора с одним из приближенных министра мне стало известно, что если шведский король надумает воевать, так пойдет он через Украину. На это имеется несколько причин: страна многолюдная и обильная, с большими кормами. Так что армия не будет испытывать недостатка в провианте. Во-вторых, король списался с украинскими атаманами, которые обещают привести его прямыми и безопасными дорогами до самой Москвы. Вместе с ними король рассчитывает пополнить свое воинство свободными людьми, которые хотели бы поживиться на войне…».
Оторвавшись от письма, Федор Юрьевич произнес:
— Ишь ты, сукины дети!
— Ты далее читай, князь, — с усмешкой поторопил посыльный.
Князь Ромодановский углубился в чтение:
«…В-третьих, Карл ХII списался с Ханом Крымским для союза против России. В-четвертых, шведский король хочет опереться на крамольников в русском государстве.
Свернув письмо, князь Ромодановский призадумался. Было над чем поразмыслить.
Князь Воронцов возглавлял русскую посольскую службу в Швеции, насчитывающую трех дьяков да двух денщиков. При дворе Карла XII князь пребывал уже не один год и даже сумел полюбиться местной аристократии, ценившей его за острый ум и легкий характер. Казалось, князя ничего не интересует, кроме королевских балов и легкого адюльтера. В действительности за наигранным весельем Романа Артемьевича таился проницательным ум, от внимания которого не ускользала ни одна мелочь, происходящая в шведском королевстве.
Все донесения князя Воронцова были лаконичны и необычайно точны. Федор Юрьевич даже не мог припомнить, чтобы его опасения в дальнейшем не оправдались.
Вздохнув глубоко, Ромодановский спросил:
— Он с тобой говорил об этом?
— Обстоятельно, Федор Юрьевич, — отвечал посыльный.
Перевозя письмо в Россию, Обольянинов рисковал крепко. Окажись оно в руках шведской стороны, вряд ли им удалось бы повстречаться.
— Выходит, война?
— Получается так, Федор Юрьевич.
— Надо бы до государя довести.
— Доведу.
— А у самого-то как дела, Федор Юрьевич?
Князь Ромодановский вздохнул тяжко. Даже коли пожалуешься, так кто же поймет?
— У меня своих дел нет. Служу… государю. Что там о Петре Алексеевиче в Европах молвят?
— Разное, — уклончиво ответил князь.
Ромодановский насторожился.
— Известно, что разное. Только давай, говори без утайки.
— Как есть?
— Хотелось бы, князь.
— Говорят о том, что государь в потешных баталиях с молодых лет чучела рубил, а ныне свою руку над стрельцами утвердил.
Ромодановский аж крякнул:
— Вот оно как! Такое государю не поведаешь, но и забывать об этом не следует. Да не тяни ты, князь, — поторопил Ромодановский. — Что еще говорят?
— Многие и вовсе сомневаются, а взаправду ли Петр Алексеевич царь?
— Как так?! — изумился Федор Юрьевич.
— Говорят о том, что он немилосердно людей бьет своими руками, что для настоящего государя недостойно.
— Ишь ты! Им бы таких смутьянов, как в России, тогда бы по-другому заговорили. Ты вот что, князь. Эти богохульные разговоры о государе пресекай! А ежели царь наш и опутан мятежным духом, то такого нам господь послал, а значит, нужно терпеть. Говорить так могут только изменники!
Вздохнув, Обольянинов произнес:
— Делаю все возможное, князь, а только на каждый роток не накинешь платок.
— А что на шведском дворе изрекают?
— Говорят, что государь с Анной Монс расстался.
Боярин всплеснул руками:
— Ишь ты! И это им известно. А им то что за дело?
— А еще говорят, что у государя появилась новая любава. Будто бы он в ней души не чает. Верно?
Широкое чело боярина резанула глубокая морщина, добавив мудрости. Нерадивые подданные из кого угодно Сократа сделают!