Заговор русской принцессы
Шрифт:
Молодой человек во всем хотел походить на своего великого патрона, и барон был уверен, что так же, как и шведский король, граф Нильсон не признает даже малейшей роскоши, а постелью для него служит брошенное на пол одеяло.
Граф отчего-то нервничал, раскачивая заброшенной на колено ногой. Барон сосредоточил свое внимание на коричневых туфлях Нильсона. Его внимание привлекали массивные серебряные пряжки на самом подъеме ступни. Похоже, именно такие пряжки предпочитал и шведский король.
— Удалось ли увлечь русского
Барон расплылся в доброжелательной улыбке — для предстоящего диалога лучшего вопроса придумать невозможно.
— Луиза оправдала наши ожидания всецело. Сейчас царь Питер не может ни о чем более думать, как о графине. Он забросил все свои дела, чего раньше с ним не случалось. И если графиня надумает уехать в Европу сегодня же, то я думаю, что он немедленно последует за ней куда угодно… Даже на край света!
— Похвально, я обязательно доложу о результатах королю. Где сейчас находится Питер?
Барон обратил внимание на то, как граф назвал царя. Именно так его звали все в Немецкой слободе, забывая при этом добавлять «ваше величество» или величать по отчеству. Странное дело, но государь никогда не обижался на подобную фамильярность, как не держал зла и на своих вельмож, которые обращались к нему на «ты». Только иной раз, скорее всего из-за любви к потехе, царь вдруг вспоминал о том, что он «великий государь всея Руси Петр Алексеевич» и делал замечание обескураженному холопу. После чего под громкий хохот челяди повелевал за неуважение к царскому званию заливать в утробу нерадивому ведро самогона.
Но то забава! И уже в следующую минуту довольные собутыльники, позабыв о его государевом чине, хлопали царя по плечу и хвалили за удачную шутку. В этом был весь Петр Алексеевич, непредсказуемый и понятный одновременно.
Правый уголок рта барона ехидно пополз вверх, еще более обнаруживая ранение, полученное в пьяной драке в трактире под Стокгольмом.
— В это самое время он как раз находится у мадам Луизы, — ткнул пальцем в потолок барон.
— Я не слышу любовной борьбы, — улыбнулся граф.
— Похоже, что оба они обессилили. Но если бы вы слышали, что творилось полчаса назад!
Несмотря на нотки иронии, в словах барона прозвучала самая откровенная зависть. Гость негромко рассмеялся, показав великолепные белые зубы:
— Поздравляю вас, барон! Теперь ваш дом сделался резиденцией русского царя. Это даже больше того, на что смел рассчитывать шведский король. Что-то мне подсказывает, что при дворе русского царя вы сможете сделать неплохую карьеру.
— Есть и плохие новости. Князь Ромодановский казнил нашего друга Циклера, на которого мы очень рассчитывали. Дело осложняется.
— Будьте осторожны, князь Ромодановский может выйти и на вас.
— Мы осторожны, граф, — сдержанно произнес барон. — Все контакты с князем Голицыным и царевной Софьей мы свели к минимуму.
— Мы
Одной свечи над письменным столом оказалось недостаточно. Пододвинув канделябр с тремя ответвлениями, барон запалил оплывшие огарки. Свет залил поверхность стола, забрался в самые дальние уголки комнаты.
Барон задумался. Не столь уж часто ему приходилось писать королю. Вряд ли Карл XII будет вникать в красоту слога. Его, как настоящего солдата, больше всего на свете интересовали сражения. И если он и был на чем-то помешан, так это на собственной славе. Однако читать красивые письма приятно даже отчаянным рубакам.
Почесав пером затылок, барон решительно ткнул заточенный конец в чернильницу.
«Ваше Величество, все развивается именно так, как мы и планировали. Графиня Корф оказалась великолепным агентом и сумела влюбить в себя русского царя. Смею вас уверить, Петр всецело находится в ее власти и более не смеет ни о чем думать, кроме как об амурах с графиней…»
Барон на некоторое время задумался. Король не лишен юмора. Можно описать несколько анекдотичных случаев, связанных с личностью Петра, но это займет слишком много времени, а посыльный, судя по всему, очень торопится, так что все это надо будет рассказать королю при встрече.
Подправив затупившееся перо небольшим острым ножом, барон вновь макнул его в чернильницу.
«…Уверен, если бы графиня пожелала стать русской царицей, то он, не мешкая, развелся бы со своей законной супругой Евдокией и заключил бы брак с ней. Ваше Величество, вам решать, нужен ли такой союз шведскому королевству».
Не его дело вникать в политические коллизии. Это прерогатива королей, а он всего лишь обыкновенный исполнитель. Барон хотел было даже зачеркнуть последнее предложение, но раздумал.
— «… Мне думается, что целесообразно приступать ко второй части операции. Графиня должна возвращаться в Швецию. Да хранит Вас Бог!»
Расписавшись, барон аккуратно свернул грамоту и, залив связанные концы сургучом, передал ее графу.
— Вот теперь все. Когда вы будете в Стокгольме?
Граф Нильсон взял письмо, спрятал его за камзол. Более надежного места отыскать было бы трудно. Если он и расстанется с грамотой, так только вместе с головой.
— Не буду задерживаться. Выезжаю немедля! Через неделю рассчитываю быть в Стокгольме. — Показав взглядом наверх, сдержанно заметил: — А там по-прежнему тихо.
— Должны же они когда-то спать, — буркнул барон.
Кивнув на прощание, посыльный вышел, и уже через несколько шагов его поглотила тьма. Некоторое время барон стоял у крыльца, вслушиваясь, как под ногами графа похрустывает гравий. За оградой послышалось ржание — конь почуял хозяина. Донеслось удаляющееся цоканье копыт. А скоро затихло и оно.