Заговор русской принцессы
Шрифт:
Луиза невольно сглотнула горький ком. Худшие опасения оправдывались. Она молча взяла бумагу, прекрасно осознавая, что в ней должно быть написано.
— Мне очень жаль, графиня. Я понимаю, что вы сейчас чувствуете, но мы выезжаем немедленно.
Следовало не сдаваться просто так, а предпринять хотя бы слабую попытку остаться.
— Наши отношения с Питером очень быстро укрепляются. Уверена, что через месяц-другой я смогу склонить его к женитьбе.
Барон отрицательно покачал головой.
— Уже все давно решено, графиня.
У
— Кем же?
— Такова воля короля!
Луиза закусив губу, отвернулась. Оставалось подчиниться…
Сжалившись над ней, барон продолжал:
— А потом это не тот случай, графиня. Вы не достаточно хорошо знаете Питера. Вряд ли вам удастся женить его на себе. — Помолчав, добавил: — Впрочем, мы не исключали этого варианта. Одна беда, у вас не получится повлиять на него. Значит, будем реализовать первоначальный план. Единственное условие — Швеция должна остаться вне подозрений! Графиня, вы блестяще справились со своей задачей… А теперь давайте собирайтесь. Кони уже запряжены, и не забудьте оставить Питеру записку, что вы вынуждены уехать в Ригу по неотложному делу.
Графиня сглотнула подступивший ком.
— Питер будет убит в Риге?
Барон улыбнулся:
— А вы и вправду в него немного влюблены… Но уверяю вас, это будет не Рига! Для Швеции это стало бы непростительной политической ошибкой. В этом случае начнется война, а мы еще не готовы к войне с Россией. А потом, как на нас посмотрят в Европе, если русского царя убьют на территории шведского королевства? Вы подумали об этом?
— Понимаю.
— После Риги вам предстоит отправиться в Голландию. Но это уже детали… Не хочу загромождать вашу красивую головку такими незначительными подробностями.
— Я согласна. Но Питер нагонит нас тотчас, как прочитает мою записку.
Барон улыбнулся:
— Женщины так самоуверены! Вам не стоит беспокоиться по этому поводу, графиня. Сейчас его нет в Москве.
— Где же он?
— Отправился в Воронеж. Там идет постройка судов. Кажется, царь хочет преподать урок турецкому султану. В Москве он объявится только через дней десять. В крайнем случае, через неделю. Надеюсь, что к этому времени вы будете уже подъезжать к шведской границе.
Длинные ресницы негодующе вспорхнули:
— Вы хотите, чтобы до Швеции я добиралась в одиночестве?
— Не переживайте, графиня. Вас никто не собирается бросать. Вы слишком дороги королю… Я вас выведу из города, где вас будет ждать карета и десять всадников, которые довезут вас до самой границы. Мне же нужно остаться в Москве. Правда, на короткое время… Этого требуют интересы Швеции.
— Я вас поняла, барон, — отвернувшись, произнесла графиня Корф. Кто бы мог подумать, что ей так тяжело будет покидать Россию. — А теперь позвольте мне переодеться.
Окружив дворец князя Голицына, потешные полки простояли два дня кряду. Скучновато стоялось молодцам, а потому, развлекаясь,
Вместе с Голицыным взаперти во дворце находилась и Софья. Петр Алексеевич видел ее всего лишь дважды: первый раз, слегка распахнув занавески, она всматривалась из комнаты в сад, совершенно не подозревая о том, что из-за ветвистой яблоньки на нее посматривал братец Петр Алексеевич.
Второй раз Петр увидел ее в том же самом окне, когда солдаты, балуясь, стреляли в соломенное чучело, обряженное под князя Василия Голицына. На лице Софьи Алексеевны застыл ужас, ведь мушкеты могли быть направлены и в ее окна.
Пообещав рассчитаться с непокорными полками, Петр Алексеевич отбыл в Москву. Там его ждало глубокое разочарование. Вместо Луизы он нашел оставленную на столе записку, в которой графиня клялась ему в вечной преданности, но просила не гневаться за то, что вынуждена немедленно отбыть в Ригу.
Государь невольно застонал. К своему немалому удивлению, Петр Алексеевич сделал для себя неожиданное открытие — эта женщина в его жизни значила значительно больше, чем он предполагал поначалу.
Одному эту задачу не решить. Помаявшись немного, он повелел денщику призвать Федора Юрьевича Ромодановского.
Боярин явился немедленно. Вздохнул разок, да так, что безмерная утроба, колыхнувшись, пришла в движение, и проговорил рокочущим басом:
— А что тут поделаешь, Петр Алексеевич? Значит, так и должно было случиться.
— Кто же думал, что она так скоро уедет? — убито произнес государь, качая головой. — Сам что ты мне посоветуешь? Небось, уже границу пересекла. Таможенникам не скажешь. Не успеть!
— Верно, государь, — согласился Федор Юрьевич. — Не успеть. А потому вот что я хочу тебе сказать. Ехать нужно следом, государь. А там, как господь рассудит. Вот только крепко надо подумать, кого на царствие оставишь, уж больно время нынче неспокойное.
— Ты и останешься, Федор Юрьевич, — порешил Петр. — Кроме тебя никому веры более нет.
— Спасибо, Петр Алексеевич, — расчувствовался боярин. — Я не посрамлю.
Прочитав послание от Мазепы, саксонский курфюрст небрежно бросил его на стол.
Неожиданное письмо Гетмана озадачило его всерьез. Мазепа клялся в вечной дружбе со Швецией и уверял в том, что союз с русским царем, несмотря на данную им присягу, ни что иное как политическая игра. Гетман предлагал собственную помощь в борьбе за польский престол.
Курфюрст улыбнулся. Ему достаточно было переслать это письмо русскому царю, как тот, не раздумывая, распнет неверного на дыбе. Вот только будет ли от этого польза? Следовало подумать, как грамотнее использовать послание.