Заградотряд. «Велика Россия – а отступать некуда!»
Шрифт:
Глава одиннадцатая
Мотовилов знал, что не позже рассвета немцы пойдут по большаку снова. Но до этого разведгруппами прощупают их оборону, обследуют ширину и глубину ее на возможность обойти и сбросить с дороги фланговым ударом. Ведь наверняка местность, которую они сейчас перегородили своими хлипкими порядками, уже разведана ими. И появление Мотовилова со своей ротой здесь, на большаке перед железнодорожным разъездом, для них, не ожидавших здесь никого, большая новость.
Не дождавшись никаких новых приказов и вестей из тыла, он разослал свои разведгруппы. После полуночи они начали возвращаться. Ротный распекал сержанта Плотникова, когда Колышкин и Петров разыскали его, чтобы доложить о благополучном возвращении.
– В районе Воронцовки и севернее, фронтом на северо-восток, заняла оборону усиленная рота Семнадцатой стрелковой дивизии, – докладывал Плотников.
– И чем же они усилены? – спросил Мотовилов.
– Батарея полковушек, товарищ старший лейтенант. Только вот со снарядами у них негусто.
– Почему ж они на полустанок не пошлют за снарядами? Ты сказал им, что на железной дороге полно снарядов?
– Сказал.
– А ну-ка, покажи на карте, где они окапываются.
Какое-то время ротный и разведчик копошились под плащ-палаткой. Приглушенный свет карманного фонарика выбивался из-под полога, по которому, срываясь с деревьев, стучали тяжелые дождевые капли. Свой наблюдательно-командный пункт Мотовилов приказал оборудовать на опушке леса. Бойцы уже отрыли яму для землянки и неподалеку, в овраге, валили и очищали березы для накатника.
Когда Колышкин доложил о том, что только что имели столкновение с немецкой разведгруппой, Мотовилов вернул Плотникова и сказал ему:
– Вот, слушай. Они зашли уже в наше расположение. Ходят, в гриву-душу, как по своему двору.
– Сплошной линии обороны нет, вот и зашли.
– У них тоже сплошной линии нет, почему ж вы не зашли, не выяснили, что у них там? Танки? Бронетехника? Обозы? И что в обозах? Пойдут они дальше или нет. Или мы имели дело с саперами? Или все же с разведкой? И что за разведка? Пехота? Танкисты? Артиллеристы?
Плотников молчал.
– Ни хера ты не разузнал. Разведка, в гриву-душу…
Под палаткой сразу стало душно.
– Ладно, – хрустнул набухшей от дождя одеждой Мотовилов. – Если и слева от нас кто-нибудь окапывается, то положение наше не такое уж и безнадежное. А ты, бронебой, точно знаешь, что это были немцы? Может, своих кого гранатами закидали? Окруженцев или разведку?
– Немцы, – уверенно ответил Колышкин. – Точно говорю. По-немецки голготали. Да вон, боец Петров подтвердит. Калуга, иди сюда! – позвал Петрова бронебойщик.
– Так точно, немцы, – разлепил спекшиеся от усталости губы Петров. Трофейную винтовку он на всякий случай закинул за спину, чтобы ротный не углядел ее. – Говорили что-то о железной дороге и о станции. Я не понял, что именно. Далеко было.
– Вот так. – Мотовилов задумался. – Конечно, им нужна железная дорога. По железке – прямой путь на Серпухов. Полчаса пути. Вот что, Плотников, отдых я вам отменяю. Бери своих орлов и дуйте на то место, где они только что видели немецкую разведку. Хотя бы выясните, откуда они там появились и куда пошли дальше. Если столкнетесь, завяжите бой. Пусть они думают, что мы создаем сплошную линию обороны. Если они пошли в сторону железной дороги, высылай связного и идите следом за ними. У себя дома надо быть понаглей. А то жметесь по оврагам. Как, в гриву-душу, женихи в чужой деревне на танцах.
Разведчики переглянулись.
Колышкин и Петров проводили разведчиков на северную окраину поля. Идти пришлось долго. Теперь им стало понятно, почему они заблудились. В темноте набрели на другую дорогу, которая отворачивала от большака влево, и по ней ушли на смежное поле, соединявшееся с основным узкой полосой стерни. Сперва нашли овраг, а потом и то самое место.
Плотников отпускать их не хотел. Но Колышкин твердо сказал:
– Я – бронебойщик, а не разведчик. А ты, Плотников, давай сам свой приказ исполняй. Нам ротный что приказал? Показать вам место, где мы с немецкой разведкой столкнулись. Вот оно, то место. Пойдем, Калуга, свою службу служить.
На том и разошлись.
Всю ночь они долбили саперными лопатами сырой холодный суглинок. Выброшенный на бруствер, он тут же превращался в вязкое месиво, и, если не обложить кромку окопа камнями и ивовыми ветками, вся эта жижа, набухающая с каждым часом все сильнее и сильнее, грозила вернуться назад.
Брыкин, пока его командир отсутствовал, не только таскал его ружье и боеприпасы, но и успел отрыть просторный окоп и даже соорудить нечто наподобие землянки, отгородив часть окопа и перекрыв ее березовыми жердями. Когда Колышкин и Петров разыскали его, второй номер возился со снопом пшеницы, который притащил, видать, откуда-то из деревни. Брыкин стоял на коленях под навесом и аккуратно обрезал самодельным ножом колоски и складывал их на вафельное полотенце. Полотенце белело в ночи, как будто над ним горело несколько свеч, и свет от них падал вниз.
Младший сержант Колышкин хотел было забраниться на своего подчиненного. Но увидел накрытое куском парусины ружье, в нише цинк с патронами, ладный окоп на двоих, да еще с навесом, и душа его сразу потеплела.
– Вот что, Калуга, – сказал он Петрову, – давай к нам. Третьим будешь. Снайпер нам в компанию в самый раз. А если лейтенант прикажет отдельную ячейку копать, то мы ее утром отроем. Успеем. Брыкин нам поможет.
Когда второй номер, посланный младшим сержантом Колышкиным на кухню, принес горячие котелки, Петров, уронив голову на колени, уже спал. И опять ему снился теплый луг за Окой напротив Подзавалья…
Перед рассветом, как и предполагал Мотовилов, загремело правее Малеева, за лесом. Значит, сунулись к соседям. Но там батарея ПТО. Однако основная и самая короткая дорога проходила все же через позиции его роты. Старший лейтенант Мотовилов, успевший поспать минут двадцать, стоял на опушке леса и, слушая затянувшуюся осеннюю ночь, которой, казалось, не будет конца, пытался понять, что происходит севернее и северо-западнее и чего им ожидать здесь. Разведка еще не вернулась. Звягин тоже молчал. И когда второй взвод зарокотал всеми своими пулеметами, он вздохнул с облегчением. Все сомнения и надежды отлетели прочь. Началось то, что и должно было произойти, и именно здесь.