Загробный
Шрифт:
– - Это специальные слова, - попытался остановить мой напор папа, - тетя может их не знать. Я тоже не все знаю.
– - Так ты же не строишь из себя всезнайку. И не требуешь, чтоб я обращался к тебе на "вы". Хотя ты кормишь и одеваешь не только меня, но и Мишку и Ляльку и маму - всех.
Наступила тишина. Потом покрасневшая тетя Семенченко сказала:
– - Ты глупый и грубый мальчишка, я не хочу с тобой разговаривать.
А мама сказала:
– - Вова, будет лучше, если ты возьмешь свою тарелку и пойдешь кушать к себе в комнату. Тут одни взрослые и нам не интересно тебя
– - Ты тоже не знаешь, - совсем рассердился я, - ничего не знаешь. А командуешь. Я с тобой разговаривать не буду! Три дня!!
Миша встал из-за стола, взял меня под мышку и понес из столовой. А я брыкал ногами и кричал сквозь слезы:
– А что такое Ярод? А что такое Пардыква? Не знаете! Тоже мне, взрослые!
Я посидел немного, закрыв глаза, медленно возвращаясь из детства. Потом открыл глаза и возопил:
– Мольер! Явись!
– Вы не возражаете по факту нарушения вашего одиночества?
– раздался голос.
Как я уже заметил, местные пипл были очень щепетильны в этом вопросе.
– Не возражаю, - сказал я в пустоту.
Из стены вывинтился мой гид.
10
Когда мне было пять, отцу было пятьдесят. Когда мне было пятнадцать, отцу - шестьдесят пять. Я всегда воспринимал отца старым человеком. И вот он стоит передо мной, мы почти ровесники и восприятие мое изменилось. И еще - скучное нетерпение в его глазах. Торопится? Куда тут торопиться?
Вообще-то, сперва был шок. Я увидел папу и потянулся к нему. И тотчас получил ошеломительную затрещину.
– Сколько раз я тебе говорил, чтоб не таскал деньги у меня из карманов!
– воскликнул он.
Потом отступил и посмотрел именно так, со скучным нетерпением.
Я тоже отступил к Мольеру, как к защитнику и спросил его шопотом:
– Что это он?
– Родители воспринимают детей такими, какими они их видели напоследок. Блокада от сумасшедствия. Какого маме или папе увидеть, что отрок старше его самого.
– Эй, папа, - сказал я, - у тебя что - эдипов комплекс развился?
Умного из себя строишь. Мал еще, умничать!
Он посмотрел на меня как-то недоуменно.
– Ладно, некогда мне тут с тобой. Пойду...
– А где мама?
– крикнул я ему в спину.
Он не обернулся, ответил, как в пустоту:
– Шут ее знает. Давно не видел.
_ Я предупреждал, - говорит Мольер.
Я пытаюсь дать ему по морде, но мой кулак проходит сквозь его лицо- Насилие здесь невозможно, - пусто говорит Мольер.
– Но папа мне только что...
–
– Это не насилие.
Я ухожу, не оглядываясь. Около дома в скверике два пацана ловят рыбу. В сторонке, в кустиках девочка с заячьей губой "ложится на траву, поднимает юбку. Трусов у нее нет. Видны ее голые ягодицы и волосы между ногами. Заячья Губа свистит. Прибегает собака. Она обхватывает пса руками, катается с ним по траве. Кобель лает, вырывается, отряхивается и убегает. Заячья Губа ласково зовет его, гладя себя пальцами между ног. Кобель возвращается, несколько раз нюхает между ног у Заячьей Губы и начинает лизать. Заячья Губа раздвигает ноги, прижимает обеими руками голову кобеля к своему животу. Она шумно дышит и извивается.
У кобеля становится виден член, он становится все длиннее, он тонкий и красный. Кобель задирает голову, пытается вскарабкаться на Заячью Губу. Заячья Губа переворачивается, становится на четвереньки, подставляет свой зад кобелю. Кобель кладет передние лапы на спину Заячьей Губы, его задние лапы дрожат. Он ищет, придвигается все ближе, встает между ногами Заячьей Губы, прижимается к ее заду. Он очень быстро двигается взад-вперед. Заячья Губа кричит, и потом падает плашмя".
Меня передергивает отвращение. Я вхожу в отель, беру стул и пытаюсь ударить по стойке. Стул проходит сквозь стойку, как сквозь воздух. Хозяин гостиницы появляется сбоку, говорит:
– Насилие тут невозможно.
– Проклятый мир!
– кричу я.
Меня выворачивает от водки, которая не опьяняет, от сигарет, которыми не накуришься, от родителей, не интересующихся детьми, от механических клерков, от лысых уборщиков, от безжизненности этого мира.
– А что ты хотел?
– появляется чертиком из табакерки мой гид.
– Откуда жизнь в мире мертвых! Сходи лучше в кафе, развейся.
11
Кафе обнаружилось недалеко. С отличным названием - "За упокой". Я присел за столик и заказал чашку кофе без сахара. Уже отхлебывая его, подумал, что мог бы и не ограничивать себя в сладком, мертвецам диабет не страшен. Хотя, кто знает.
За столиком сидел бледный человечек, с очень кучерявыми локанами, ниспадающими на плечи. Сказать просто - СПАДАЮЩИМИ, было бы неверно, они именно НИСПАДАЛИ, вели себя, как хочется, смеялись и хохотали. Благодаря этому невзрачная личность обретала почти ангельское величие.
Оказалось, сия личность - наследный принц Алексей, сын Петра Первого. Он ел огромную порцию мороженного с шоколадом, запивая напитком "Саяны".
– Ну и как тут вы?
– спросил я, после того, как мы представились друг другу.
– Да вот, - ответил кудрявый принц, причмокывая.
– Трактат пишу. О подушках.
– О чем, о чем?
– удивился я.
Принц преобразился.
– О существе, с которым мы проводим треть жизни. О той незаметной даме нашего быта, чья история полна крови и благостности. Она была серийной убийцей, русского император Павла I, главу Ватикана - Иоанна X, правителя Эфиопии Хайле Селассие, митрополита, отказавшегося благословить Ивана Грозного. Да и в моей преждевременно смерти она сыграла роковую роль.
– Надо же, - сказал я, чтоб что-то сказать.
И в то же время она помогла Будде восстановить здоровье, - продолжил принц.
– Тот ослаб от голода и самоистязания, лежал на земле еле живой. И вдруг уловил чудесный аромат листьев росшего рядом дерева. Он встал с земли, набил мешок этими листьями, положил под голову, уснул и к утру исцелился. Много веков подушки, наполненные специальными травами (например - хмелем), врачевали хворых.
– Гм-мм, - сказал я.
А вы знаете, - вкрадчиво прошептал принц, - что подушки - сексуальные маньяки. Без них невозможны многие позы "Камасутры". В то же время они религиозны - терпеливо лежат под коленками во время длительных молитв.