Загробный
Шрифт:
– Ты чего, - сказал он, - к нам не надо, там пахан Дусю лупит.
Его сестренке Дусе было девять лет, это была кареглазая, хорошенькая девочка. В подъезде слышалось хлопанье ремня по коже. Я представил себе, как Витькин папа бьет девочку и мне стало тошно. Одно дело шлепнуть там сгоряча, по шее дать, как и мне перепадало от мамы, другое - положить ребенка на диван, снять с него штаны и бить!
– Ну, чего надо?
– опять спросил Витька. Он был явно смущен, что я стал свидетелем их семейных разборок, стеснялся за отца.
– Жалко Дусю, - сказал я, - пойдем-ка на улку, я тебе покурить принес.
На
Витька подумал. Он думал и с удовольствием курил, не обращая внимания на прохожих. Отец разрешил ему курить еще в третьем классе, все равно же Витька таскал у него папиросы, так лучше разрешить, чем тайком будет. И выдавал деньги на самые дешевые, "Звездочку". "Северина" для Витьки была, как "Мишка косолапый" после ирисок для меня.
– Ладно, - сказал он, плюнув себе в ладонь и вминая туда окурок, - пойдем до Шкиле, он решит.
Дальше все было просто. Шкилевич, долго не думая, организовал машину, дружков, косматого зэка забрали с чердака и увезли в Шанхай, где малин было больше, чем обычных квартир.
На прощание он пожал своей огромной ладонью руку Вальке и мне.
1
Наш двор объединял сразу три пятиэтажных дома: Дом специалистов, где жили врачи, сосланные из Ростова-на-Дону и Краснодарского края, Офицерский, где жили военные высокого звания и просто дом, где жили ученые и творческие работники. Иркутяне звали наш район Дворянским гнездом, но злобы в этом прозвище не было, как не было ничего китайского в Шанхае, сборище одноэтажных домов и бараков.
Стояли наши дома в густом окружении домов деревянных, двухэтажных, добротных, многоквартирных. Там жили люди разные, от воров до учителей, их вселили туда после революции, когда владельцев этих домов выслали еще дальше на Север, а купеческие и дворянские квартиры разгородили, превратив в коммуналки.
Оборудованный спортплощадкой и сквериком был только наш двор, у нас, даже, была беседка, обсаженная кедрами. И, естественно, ребята из коммуналок приходили играть к нам.
Никаких социальных расхождений в те времена среди ребятишек не было, да и быть не могло; после войны мы все одевались одинаково - ситцевые шаровары, футболка на шнуровке вместо пуговиц, синие китайские тапочки или кеты "Два мяча", тоже китайские. Праздничной одеждой служили темные суконные или полушерстяные брюки, белые теннисные туфли, которые начищали зубным порошком и белая китайская рубашка, обязательно заправленная в брюки. Отличия были только в поясах: у кого-то ремни были офицерские, настоящей кожи, а у кого-то с пряжками в виде звезды или якоря из кожзаменителя. Офицерские выглядели нарядней, особенно если имелся ремешок от портупеи, но солдатские были удобней в драке, так как под пряжку еще наваривался свинец.
Дрались часто. Между собой - до первой крови или "до пощады" - кто первый скажет: сдаюсь. Группами: центр на заводских, заводские на шанхайских, заречные на центровых. Мы считались живущими в центре, так что имели право притеснять ребят с окраин города. Хотя, с заречными старались не ссориться, именно за рекой были чудесные озера, где купаться приятней, чем в вечно ледяной Ангаре.
– Мне нельзя, - сказал я Женьке-Барбосу из параллельного 7 "б", - у нас в секции запрещено драться просто так.
– Тоже мне, боксер - обглоданный мосел, - сказал Барбос, и, согнув руку в локте, шлепнул по ней другой рукой, - трусидло!
Может я и был трусоват, но для того, чтоб "стукаться" на переменке с тем, с кем поссорился, особой смелости не требовалось. Это было также обычно, как мериться руками на силу или пускать струю - кто дальше брызнет. А драться по пустками нам запрещал тренер, говоря, что настоящий боксер не должен пользоваться своим преимуществом без должных оснований.
На нас смотрели девчонки, среди которых была и Лиза Застенская, поэтому я сказал:
– Ладно, пошли, посмотрим, кто из нас трусильдо!
Мы пошли за школу, где в березовой рощице решали все свои секретные проблемы, стали друг против друга и Женька спросил:
– До крови или до пощады?
– Мне все равно, - сказал я, давай быстрей, перемена кончается.
– Тогда до пощады, - выбрал Женька наиболее жестокий вариант стукалки, - лови...
Барбос был выше меня, руки у него были длиней, но все его премы были нехитрые: мотнуть левым кулаком, а ударить правым, так что я легко уклонился, хотел врезать ему крюком в открытую челюсть, передумал.
Женька с трудом удержал равновесие, отскочил, посмотрел на меня недоуменно и замахал обеими руками, как мельница, страясь использовать их длину и свой рост.
Я с трудом ушел от этой атаки и несильно двинул его под ложечку.
Барбос постоял, сглатывая воздух, выпучил глаза и вновь пошел на меня, прикрыв лицо сгибом левой руки, а правой тыкая, как поршнем.
Я отвел удар и отскочил.
– Ты чё не дерешься, - возмутился Женька.
Я промолчал, сохраняя боксерскую стойку.
– Он дерется, - сказали со стороны болельщиков, - он тебя уже сто раз мог уложить, если б захотел.
– Тоже мне, боксеришка, - обиделся Барбос и быстро ударил меня в голову.
Я чуть пригнулся, пропуская кулак над головой и опять легонечко ткнул его в поддых.
После полугода занятий в секции движения Барбоса казались мне замедленными и неуклюжими. Я знал, что минут через пять он выдохнется, но ни разу не сможет меня достать. Наш тренер, Мигеров, был семикратным чемпионом РСФСР в наилегчайшем весе. Как все "мухачи", на тренировках он особенное внимание уделял развитию реакции, скорости и резкости. Силенок у меня было маловато для четырнадцатилетнего пацана, многие сверстники, помогающие родителям по дому, а то и сами подрабатывшие на стройках, были гораздо сильней. Но реакция у меня была отменная.
Женьк отдышался и сказал:
– Нет, так я не буду. Ты нечестно дерешься.
– Чего нечестно, - загомонили болельщики, - он тебя жалеет, он уже сто тысяч раз мог тебя уложить.
Что может быть унизительней жалости! Женька бросился на меня, как раненный бык. Пришлось в полсилы ударить его в челюсть.
Он сразу потерял ориентровку, поплыл, и я остановился, опустил руки.
Зазвенел звонок, хорошее основание для прекращения поединка. Я хлопнул Женьку по плечу:
– Пойдем, что ли, ты хорошо дрался, только медленно. Приходи к нам в секцию,я попрошу тренера, может примет.