Захват
Шрифт:
Истинная правда, в которой сельник не сумел разобраться, полная значительно проще: гостинник, содержатель корчмы о русиче по имени Стрелка ровно ничего не слыхал.
«Де он подевался, злодырь? Встретится – в живых не отпустим. Скрылся, непостижно куда! Выяснится позже, постигнем – в Канцах… Неужели не так; справимся», – итожил, в корчме.
Как, по недостатку знакомых в городе Матвея искать? Ножками, – явилось на ум где-то у Поклонной горы; сельник, проникаясь надеждою на верный успех задуманного им предприятия, ускорив ходьбу дважды или трижды упал; зарвался, понимается так. Подле кабачка «На Углу», за Королевскою улицею, даром, что шел медленно, не чувствуя ног Вершин, погрозив кулаком в сторону, где жил губернатор Ингрии, свалился в кустарь. – «Не на мостовую; полегче; да уж, – промелькнуло в сознании: – чуть-чуть отдохнул».
По пути
Проще говоря не нашел, зряшно истоптав сапоги.
«Нетука! Нигде! От так так, – думалось какой-то часец: – точно испарился; ей-ей… Али, по еговому действу, злыдень, в триисподнюю канул».
В действительности было не так. Стрелка и не думал таиться.
Кое для кого из чиновников, сановных персон крапчатая совесть слуги сущий клад, тем более когда разговор касается седой старины, что, впрочем никакая не новость. Это хорошо понимал, также генерал-губернатор смыкавшейся на дальнем востоке с Русью новообразованной области Карл Мёрнер, назначенный не так чтоб давно правителем Восточного лена.
Дав распоряжение выгородить, в судной палате, что и состоялось Матвейку, ставленник Двора поместил названную выше особу, говоря языком нынешних времен, под колпак; действуя вполне преднамеренно, велел проследить единственно за тем, чтоб толмач, оправданный по слову судей, не знавших подоплёки затеянного им, не сбежал; мог скрыться, заподозрив неладное, считал губернатор. А через какое-то время, приблизительно в час как Вершин подходил к городку вызвал лиходея к себе.
Покои Гюлленшерны, предшественника (он же – посол, в прошлом на Великую Русь) были в кое-как приспособленном, громадных размеров доме у черты городка, за ратушею, близ Королевской гатан, саженях в тридцати от новопроложенной улицы, в Свином переулке. Надо бы, подумывал Мёрнер как-то по-иному назвать. Дом нового посланца короны, резиденс [21] обветшал, будучи построенным встарь, но его, к счастью и несчастью для Карла не стали разбирать на дрова. Чтобы, на потеху завистникам его положения домина не сполз в бурный временами ручей [22] Мёрнер, поселившись в избе распорядился набить несколько пониже двора брегоукрепительных свай. Дальше, за потоком Чернавкою и скотным двором, гордостью и мукой владельца резидентских палат не было почти ничего: тын, будка огородного вахтора, покос, да еще – к западу – кресты ветряков, мелющих на город крупу.
21
Residens (шв.), residentia (лат.) – местопребывание.
22
Суть правобережный приток Охты, заключенный значительно позднее в трубу (наподобие московской Неглинки).
Всё в доме, грузном по сравнению с мазанками штадтских людей, как-то не совсем по-столичному, по-жабьи пристроившемся подле ручья, черного, пожалуй не очень разом огорчало и нравилось, – подумал наместник с тем как, пригласив поднадзорного откладывал прочь несколько законченных дел: – То есть, говоря поточнее то, что подходило ему, Карлу – было не во нрав херскаринне; и, наоборот: госпожа – хустру, дорогая супруга выражала восторг чаще от того, что ему, занятому службой претило.
Редким исключением был, – вспомнилось наместнику вид, явленный однажды по случаю хорошей погоды с верхнего, под самою крышей, двухоконного яруса отлично просматривались невская гладь, туши крепостных бастионов, западный особенно, с кольями, – представил на миг ставленник, вполне по-людски вписавшийся в подсолнечный мир, дальше – паруса кораблей; перед мысовым укреплением, на устьице Шварты виделась уютная гавань с новыми, на сваях причалами – и там корабли; что же, что порой назовешь речку, по-старинному Охтой?
«Можно, прибегая к услугам Ларса, неплохого помощника от дел оторваться, – подержал на уме, встав из-за стола резидент: – именно; живой человек, с тем что – генерал-губернатор… Не противоречит. Нисколько… И тогда любовался далью с королевскими флагами, казалось подчас – реяли в заморском краю.
Марта все не едет, не едет… Странно. Задержалась в пути? Осень, – привнеслось генералу, – на подходе, вот-вот. Терпится; прибудет жена!»
Двор, – думалось какой-то часец вправду не совсем подходящ для резидеции, – а что удивляться: въехали в покинутый дом – в памятник былому присутствию московских бояр… или новгородских; не важно. В некотором роде – наследство, или лучше сказать, правильнее: ставший ничьим, выморочный дом, без дверей, похищенных, как думает херре Сувантский, купец мукомол, житель подгородья – богач, отпрыск, говорил бургомистр собственников этих земель. Что-то удалось обновить, с чем-то, некрасивым на вид вольно и невольно смирились. Денег у казны не хватило, частью разворованной; «Люд! Свойственно любому правительству» – посетовал Мёрнер. Как-то собирались обвешать гобеленами спальню скрывшегося в Руссланд помещика, устроить альков. (Нишу, а вернее пристройку, тесную супруга потом волила досками зашить). Только и всего переделок на подворье: кладовка, слугам, для подсобных вещей… Проще; да и не было денежек вводить новизну. И незачем, по правде сказать, – молвил про себя резидент.
Лет пять назад Ингерманландия выделилась из генерал-губернаторства Эстляндии, с приездом возник ряд безотлагательных дел. Окна заменили, единственно, – а прочее всё, ветхонькое прежним осталось. «Многое бы можно улучшить, если бы… И деньги б нашлись»;
Мёрнер, поглядев за окно, в мыслях о супруге вздохнул.
«Можно бы… А так, для чего все эти пустые хлопоты? Достаточно уже и того, что издали – дворец как дворец. Хустру, обещая приехать насовсем – не совсем искренна (лукавит? Вопрос!..) Как бы то, с правдивостью ни было – бесспорная вещь: Марта не настроилась жить тут, в заокеанской глуши. Словом, о каких-то удобствах, – пронеслось на уме, – столичных остается мечтать…»
– Он! – пробормотал губернатор, отступив от окна, тщетно попытавшись уйти от расслабляющих ум воспоминаний о хустру, втайне порицая жену.
Что это: никак подошли? Тут, – сообразил переводчик. Русич, оценив по достоинству пищаль вратаря, малого с ружьем на плече, словно бы его подвели к пыточному погребу сник, но, приободренный пинком в спину шаганул за порог и, не удержавшись упал.
– Фрам! Пристав, помогая подняться добродушно осклабился.
Вперед, так вперед;
Встав на ноги, Матвей по-хозяйски, точно у себя притворил за сопровождающим дверь. Думалось: чужое добро – то же, что, по крупному счету, в некотором роде – свое; «Вдруг переселимся когда-нибудь сюды, на ручей – всякое бывает-случается, – мелькнуло в душе.
– Вовремя пришли во дворец». – Начал барабанить, усиливаясь время от времени, едва различимый перед Королевскою улицей, у ратуши дождь.
В эти, неприятные видом издали, однако ж вполне годные для жизни хоромы, приткнувшиеся подле ручья с водою из болотных ключей [23] он, Стрелка, подчиненный правителя, главы городка и троицы людей бургомистра, земский переводчик не вхаживал, и вот, наконец (странные дела!) – привелось.
23
Позже – источник минеральный воды «полюстрово».
– Ну-ка поживее! Вперьёд! – выговорил, в сенцах приводчик.
«Вряд ли – повезло; да уж, так… Сподобились, – мелькнуло у Стрелки; – то бишь, поточнее сказать: силою в хоромины ввел, яко на допрос Олденгрин, пристав держиморда, воитель, тот, что саданул по скуле – радуга под глазом… пройдет».
Лесенка, в приемную;
Стул;
Около – восставший с него, с поднятой рукою придверник;
Груда пожелтевших от времени бумаг, под окном, – походя отметил ведомый, подымаясь наверх; троица ступеней, площадка, узкая не так чтобы очень – можно без труда разойтись.