Захват
Шрифт:
Под вечер, на устье какой-то говорливой в камнях, за перекатом реки, не ведомой ни Туйво, ни даже исходившему край вдоль и поперёк вездеходу взвиделась рыбацкая вежа. «Вовремя!» – подумал гуляй;
Чёлн, невод, распростертый на вешалах, предстало гурьбе двигавшихся к югу крестьян, дальше, у громадного камня плосковерхая будка промысловиков, по-палаточному, а не костром, низкая, отметил водырь, подле шалаша обитателей курился дымок.
«Финцы, – углядев рыбарей сообразил подорожник, видывавший виды торгаш: – Сходное встречали на Утке – Сорса по-иному, по-фински вроде бы, впадает в Неву. Кормятся, не то – перекупщикам, – начаял русак. – Знать, береговая охрана. Пешие,
– Что б то ни поспробовать, вож? – проговорил коробейник с тем как, безопасности ради устремились в обход, на павечерье – к западу: – Як? Справные, по-моему. А? Лодки! – пояснил окружающим; – не менее двух.
– Стоит ли? – Мелкуев: – Аж две? Мало… А еще, говорил: честный продаватель. Эхх ты. Ну тебя, такого, – ввернул, едко усмехнувшись вожак. – Дело ли, Ондрейн Хуотари? Выдумал!.. И, кстати – светлынь. Псов сторожевых – посчитал? Сбегай на разведку. Ни ни! Стой, праведник отпетой, ни с места!.. Выискался мне, – возразил, чуть поколебавшись водырь.
Шествуя все дальше на юг, беженцы приблизились к Морьину. Еще через день, вымотавшись подле, у Носа, пройденного, к вечеру встали. Где-то на подходах нашлись лучшие, чем видел народ, с выходом на берег, челны.
Вовремя раскинули стан: подошла ночь, последняя на отчей земле.
«Токмо проскочить бы Орешек, – промелькнуло у Федьки: – Там Невою посад – избы мореходцев, под яблонями, далее тракт, тянет на восток, в зарубежь».
«Главное: держати опас от сторожевых кораблей, с пушками, – подумал вожак. – Ну, а что касаемо крепости – попроще: Орех, Ноте… Нотебург, по словам русича, коли не наврал – западнее ладожских вод; якобы у самого тракта, тянущего в Русь по Неве. Просто и легко обойти».
«Всё, Палка! Выбежали, будем считать, – вспомнил соплеменника русич на отходе ко сну: – Терпится – сиди, не сплывай. Родины – твоя деревенщина, в которой живешь. Ежели чего-то случится худшее, чем сталось у ратуши, в судебной избе – дома и стены подмогнут. Не валятся, и добре. Живи… Есть есть; не голоден. Среди чужаков? Глупости какие-то! ну. Сам же говорил, на Огладве: отчины, какие ни есть. То же: кривобокая мати, сопоставил дружок. Правильно сказалось;
Прощай! Что Свия, на которую держишь сердце, что Великая Русь, – в некотором роде, одно: всюду, коли хочешь до пуза кушати, – мелькнуло у Федьки, – да не так, на суках, но по-человечески-от… ну и пуховик!.. ночевати – по-воловьи трудись. Было б из чего выбирать. Поровну, считай разложилось; также, на Руси хорошо. Чуточку получше, чем тут; детеныша, отродью забыл: родина – незримый костыль, скажем для себя одного; некая опора, ну да. То-то и влечет, на восток… В лучшее, так будем, по-нашенски… угодно считать;
Жесткое легало!.. Потерпим. Больше бы суконца… сойдет. Эх, Наста… сья», – оборвалось в забытье.
– Ну-ко растолкаем народ: час, – проговорил предводитель, взвидев над просторами Ладоги рассветный багрец.
«Помогай, мати Одигитрия, путеводительница! Боже, храни!» – взвыли полусонные бабы – и, чуть-чуть погодя беженцы расселись по лодкам.
Вершин, распрощавшись в дому с крестьянами, довольный подарком тут же удалился на сторону, не став ночевать, и, невзирая на усталь выбрел загумённою тропкой, в меркнувшем свету на проселок, чуть передохнув за околицею, около тракта перебрел на большак и затем, следуя на полдень, в лучах утренней зари подошел к выглянувшей в проредях сосен придорожной корчме.
«Паргола считай, Озерки, – определился мужик, встав на клиновидном разбеге окологородных путей: – Даже и не верится: крог!.. По-новому. Кружало и есть; по-старому-от: кружечный двор. Хапнули чужое словцо, свейское, быть может… Ну да. Лепшим показалось видать, нежели родное, кабак. Сельщина!.. Взялись подражать кое и кому городским. Лучше ли немецкая речь, – проговорилось в сознании, когда ощутил, двинувшись баранинный дух: – Якобы, не так, чтобы очень; равенство. Иной разговор: пахло бы в дому по-немецки… Только бы дойти, не упасть, во изнеможении сил!
Воноко… Цела, не свалилась, – подержал на уме, двигаясь все дальше вперед, взвидев на подходе к воротам вывеску; ТРАКТОРИЯ Смен мясы, – различил путешественник, приблизившись вплоть. – Что б ни подкрепиться жарким?., бараниною. От-т уходились: пошатывает часом, слегка… порядочно, по правде сказать, – думал, оглянувшись на тракт: – Ну и соплеменничек! лжец. Можно ли такое писать? Оборотень, как бы; вот вот. Уж ни возомнил ли себя, с куплею гостиницы свеином? Природный русак!.. Нового все больше и больше. Трактория, по сути вещей значит: придорожный кабак, распивочная. О намудрил: нашенское слово теперь, яко бы – в чужом зипуне… Так ведь получается; но.
Сунемся! Хозяин корчмы, шапочный знакомец в былом, штатский обыватель – торгаш, лавочник, – мелькнуло в душе, – чается, не много возьмет – шланты потеряем, не талеры, которых и так более, чем дважды – в обрез… трижды. Медяками расплатимся. К тому ж заодно спробуем, попытка не пытка вызнати – а вдруг повезет где ухоронился толмач. Только б не наврал; поглядим. Ведает, занеже: корчмарь, – сообразил селянин: – мало ли проезжих? – большак. Оберег, конечно при ём, вороге!..
Найти – и отнять. Чаятельно, вырвем свое! Силою… по-свейски; ага. Стронулось, идет по задуманному. Деньги – потом; вящшая забота не талеры, которых всегда, видимо не будет хватать, но – златочеканный корабль. Справимся!.. Двенадцать ефимков меньше восемнадцати? Так; воистину. Раз так, восемнадцать – большее количество талеров не всем по нутру. Зельное не всякожды лучше малого, к примеру: долги, да невыносимая слабь, – вскользь произвелось на уме. Тошненько!.. И голод, к тому ж. Порядочно-таки набралось не лучшего… Гуляю – похуже».
– Бр-р. Хол-лодно!.. «Роса на траве… Спать хочется…
И всё почему? Оберег пропал – и пошло-поехало куда-то к чертям. То к жертвенному камню шагай, то в судную палату явись, по правду, не для всех одинаковую, по справедливость, то тебя пистолетят. Ну и маета, ну подарочки, один за другим! Все – противу, – мелькнуло у Парки с тем, как устремился в трактир: – Федька лишь, единственно – за, песельник, даритель ефимков. Скидка получилась; вот, вот. Все-таки!.. Частичный успех – цапнули не всё и не сразу, то есть не совсем по-людски, но, да и спасибо приятелю хотя бы на том, что не понапрасну ходил…
Тошненько и хочется спать».
Смен, выставивший миску баранины, податель жаркого, выяснилось тут же как сел, в ходе разговора не смог, выслушав направить на след.
Ой ли? – усомнился едок: скрытничает видимо, лис. Мог бы по знакомству, как свой – русич – поделиться, за шлант, кинутый на стол, не в рассрочку. Это ж как понимай: крог менее, чем в миле от города, к тому ж – на развилке.
Странно, – удивился. Вот-на. Врёт? Не врёт? Верить? Умолчание – ложь. Правдивая, по крупному счету; правда и неправда – в одном. Сказывалось глядя в глаза, по-честному; бывает же так… Не верится! С другой стороны – двойственное всё на миру: может оказаться и так, что полное, – раздумывал гость, поклевывая носом неведение – чистая правда. Тем паче никуда не годится, поелику с такой правды ухоронка – тю-тю; подавно не отыщешь врага. Ни правда, ни брехня собачачья, откровенная ложь – не лучшее. Не лучше ли думать, что истина лежит посередке. Вот именно: в жарком. Да уж, так; вкусное, по правде сказать!.. В некотором роде – успех.