Заир
Шрифт:
В мире мечты Эстер все еще была моей спутницей, и ее любовь придавала мне сил идти вперед и раздвигать границы своих возможностей.
В реальном мире эта женщина стала моим наваждением. Она высасывала из меня всю энергию, она заполняла собой все пространство, заставляя меня предпринимать неимоверные усилия, чтобы продолжать жить, работать, встречаться с людьми, давать интервью.
Как же так получилось, что прошло два года, а я так и не сумел забыть ее? Невыносимо думать о случившемся, перебирать варианты, пытаться убежать, смириться, писать книгу, заниматься йогой и благотворительностью,
... Гляжу на часы - до прибытия поезда оставалось еще четверть часа. В мире мечты Михаил - мой союзник, в реальном же мире не существует никаких доказательств того, что это так, за исключением моего неимоверного желания поверить в искренность его слов. В реальном мире он вполне может оказаться замаскировавшимся врагом.
Я вновь ищу ответ на неизменно возникающий вопрос: почему же она ничего мне не сказала? Быть может, это и есть пресловутый вопрос Ганса? Быть может, Эстер решила, что должна спасти мир - не о том ли шла речь в нашем тогдашнем разговоре о любви и войне?
– и "готовила" меня к тому, чтобы я сопровождал ее на этом пути?
Я не свожу глаз с рельсов. Мы с Эстер тоже двигаемся параллельно друг другу и никогда больше не пересечемся. Две судьбы, которые... Рельсы.
Далеко ли они друг от друга?
Чтобы отделаться от Заира, я спрашиваю об этом кого-то из железнодорожников, оказавшихся на платформе.
– 143, 5 см или 4 фута и 8, 5 дюйма, - отвечает он. Судя по виду, он в ладу со своей совестью, гордится своей профессией и опровергает "idee fixe" Эстер - о том, что на самом дне души у каждого из нас таится глубокая печаль.
Но ответ он мне дает совершенно бессмысленный - 143, 5 см или 4 фута и 8, 5 дюйма.
Бред какой-то. Почему не полтора метра? Или не пять футов? Должна быть какая-нибудь круглая цифра, которую легко запомнить вагоностроителям и железнодорожникам.
– А почему?
– настырно осведомляюсь я.
– Потому что таково расстояние между колесами.
– Но ведь расстояние между колесами зависит от ширины колеи?
– Вы считаете, что я обязан знать все о поездах, потому лишь, что работаю на вокзале? Как есть, так есть.
Он уже не похож на всем довольного счастливца, кото - рому нравится его работа: на первый вопрос он ответить сумел, но не более того. Я извинился, и в ожидании поезда не сводил глаз с рельсов, интуитивно чувствуя - они хотят мне что-то сказать.
Как это ни странно, они словно рассказывали историю моего супружества - да и не только моего.
***
Приехавший американец оказался - при всей своей известности - симпатичней, чем я ожидал. Я отвез его в мой любимый отель и вернулся домой. Там к своему удивлению я застал Мари - она объяснила, что из-за погодных условий съемки откладываются на неделю.
– Сегодня - четверг. Я думала, ты пойдешь в ресторан.
– Хочешь со мной?
– Хочу. Или тебе лучше будет одному?
–
– Нет! Я пойду с тобой! Не родился еще мужчина, который будет направлять мои шаги.
– А ты знаешь, что ширина железнодорожной колеи - 143, 5 см? Почему?
– Можно поискать ответ в Интернете. А это важно?
– Очень.
– Ну хорошо, оставим пока ширину колеи. Кое-кто из моих приятелей оказался твоим горячим поклонником. Они считают, что человек, который мог написать "Время раздирать и время сшивать", или историю пастуха, или о паломничестве по пути Сантьяго, должен быть настоящим мудрецом и знать ответы на все вопросы.
– Что, как ты знаешь, не вполне соответствует истине.
– А что есть истина? Как же ты доносишь до своих читателей смысл того, что находится за гранью твоего понимания?
– А это не за гранью моего понимания. Все, о чем я пишу, составляет часть моей души, все это - уроки, которые я усваивал на протяжении всей жизни и которые пытаюсь применить к себе самому. Я - читатель своих собственных книг. Они показывают мне такое, что я уже знал, но не сознавал, что знаю.
– А читатель?
– Полагаю, с ним происходит то же, что и со мной. Книга - да и не только книга, это может быть все что угодно: фильм, музыка, сад, панорама гор - что-то выявляет у нас в душе. А выявить - это значит сдернуть с чего-то уже существующего покрывало и вновь набросить его. Согласись, что это не то же самое, что пытаться толковать секреты того, как лучше жить.
Ты ведь знаешь, сейчас я страдаю от любви. Это страдание может быть лишь спуском в ад - а может стать и откровением. Лишь в ту пору, когда я писал "Время раздирать и время сшивать", мне открылась во всей полноте моя способность любить. Я познал ее, покуда выстукивал на машинке слова и фразы.
– А духовная сторона? То, что присутствует на каждой странице любой твоей книги?
– Пожалуй, мне начинает нравиться твое намерение пойти сегодня в армянский ресторан. Ибо там ты откроешь, вернее, осознаешь, три важные вещи.
Первое: в тот миг, когда люди решаются всерьез решить какую-нибудь проблему, оказывается, что они готовы к этому гораздо лучше, нежели полагали.
Второе: вся наша энергия, вся наша мудрость идут из одного и того же неведомого источника, который принято называть Богом. И с тех пор, как я вступил на свое, громко говоря, поприще, я пытался почитать эту энергию, я делал все, чтобы не утратить с ней контакт, чтобы следовать ее знакам и знамениям. Я старался учиться, когда делал что-либо, а не когда задумывал сделать это.
И наконец, третье: человек в скорбях своих не одинок - всегда найдется тот, кто мыслит, радуется или горюет схожим образом, и это дает нам силы достойно ответить на бросаемый нам вызов.
– Сюда входит и несчастная любовь?
– Сюда входит все. Страдаешь - прими страдание, ибо оно не исчезнет потому лишь, что ты делаешь вид, будто его не существует. Радуешься - прими радость, даже если ты боишься, что когда-нибудь она исчезнет. Одни способны воспринимать жизнь лишь через самоотречение и самопожертвование. А другие чувствуют себя частью человечества, лишь когда думают, что "счастливы". А почему ты спросила?