Заир
Шрифт:
– Вы хотите произвести на меня впечатление, а того не знаете, что ваши книги предопределили мою жизнь и что написанное в них очень многому научило меня. Ваша боль ослепила вас, лишила ваш разум остроты. Вы одержимы одним. Заир не дает вам покоя. Я принял ваше предложение встретиться не потому, что меня тронула ваша любовь к Эстер - я не уверен, что это именно любовь, а не уязвленная гордыня. Меня привела сюда...
Голос звучит все громче, взор блуждает. Михаил явно не владеет собой.
– Свет... Свет...
– Что с вами?
– Меня привела сюда ее любовь к вам.
–
Роберто замечает - что-то не то. Он с улыбкой подходит к столу, кладет руку на плечо юноши:
– Ну, вижу, пицца мне сегодня совсем не удалась. Я и денег с вас не возьму. Идите, раз не нравится.
Что же, это выход. Мы можем встать, уйти из ресторана, избежать прискорбного зрелища того, как человек изображает, будто обуян бесами, - изображает лишь для того, чтобы произвести на меня впечатление или смутить. Впрочем, я уверен - это нечто более серьезное, нежели простое представление.
– Чувствуете дуновение?
В этот миг я понял, что он не притворяется, напротив - с трудом сдерживает себя, впадая в панику, не сравнимую с той, которую испытывал я.
– Огни, огни! Появляются огни! Ради Бога, уведите меня отсюда!
Крупная дрожь стала сотрясать его тело. Теперь уже ничего нельзя было скрыть - люди за соседними столами начали подниматься.
– В Казахста...
Он не договорил. Оттолкнул стол - полетели в разные стороны бокалы, тарелки, приборы. Лицо стало неузнаваемым, глаза завращались в орбитах, он весь дрожал. Голова так резко откинулась назад, что я услышал хруст позвонков. Человек, сидевший рядом, вскочил на стол. Роберто успел подхватить Михаила раньше, чем он упал, и сунуть ему в рот ложку.
Все это продолжалось несколько мгновений, показавшихся мне вечностью. Я представил себе, как сладострастно опишут бульварные журнальчики эту сенсацию: знаменитый писатель, наиболее вероятный кандидат - что бы там ни говорили критики - на престижную литературную премию, устроил спиритический сеанс в пиццерии, и все для того, чтобы привлечь внимание к своей новой книге. Фантазия моя разыгралась не на шутку: потом проведают, что медиум - это тот самый человек, с которым бежала жена писателя. И все начнется сначала, но на этот раз у мне не хватит ни мужества, ни энергии вынести это достойно.
Можно не сомневаться, что за соседними столами есть люди, узнавшие меня, но кто из них окажется моим другом и промолчит о случившемся?!
Дрожь, сотрясавшая тело Михаила, унялась, он стих. Роберто, придерживая его за плечи, усадил на стул. Сосед пощупал ему пульс, приоткрыл веко, потом повернулся ко мне:
– Похоже, такое с ним случалось и раньше. Вы давно его знаете?
– Они часто приходят сюда, - заявил Роберто, видя, что я нем и недвижим.
– Но такое произошло впервые, хотя подобные случаи бывали в моем заведении.
– Чувствуется навык, - ответил посетитель.
– Вы не запаниковали.
Эта реплика относилась ко мне, потому что я, наверное, сильно побледнел. Он вернулся за свой стол, а Роберто попытался успокоить меня:
– Это врач одной очень знаменитой актрисы. Думаю, помощь нужнее сейчас вам, чем вашему гостю.
Михаил - или Олег, или как там еще звали этого человека - пришел в себя. Огляделся
– Извините. Я пытался овладеть собой, да не сумел... Роберто вновь пришел мне на помощь:
– Ничего страшного. У нашего писателя хватит денег заплатить за перебитые тарелки.
– И повернулся ко мне:
– Эпилептический припадок, только и всего.
Мы покинули ресторан. Михаил немедленно сел в такси.
– Но мы не договорили! Куда вы?
– Мне сейчас не до того. А где найти меня, вы знаете.
***
Есть мир мечты и мир действительности.
В мире мечты Михаил говорил правду, и вся история представала лишь трудным моментом моей жизни, недоразумением, без которых не обходится никакая любовь. Эстер терпеливо ждала меня, надеясь, что я определю, где была допущена ошибка в наших отношениях, приду к ней, попрошу прощения и мы возобновим нашу совместную жизнь.
В мире мечты мы с Михаилом после спокойного разговора выходили из пиццерии, садились в такси, звонили в некую дверь, за которой моя бывшая жена (или теперь как раз не "бывшая"?) ткала коврики, давала уроки французского, проводила одинокие ночи, как и я, прислушиваясь, не раздастся ли звонок, не войдет ли супруг с букетом цветов и не отвезет ли ее выпить шоколаду в отель на Елисейских полях.
В реальном мире каждая встреча с Михаилом происходила в напряжении, ибо я боялся повторения того, что было в пиццерии. В реальном мире все это было вымыслом, игрой воображения - он и сам понятия не имел, где обитает Эстер. В реальном мире я в 11:45 стоял на Восточном вокзале и встречал прибывающий из Страсбурга поезд, на котором должен был приехать крупный американский актер и режиссер, решивший снять фильм по мотивам одной из моих книг.
До сих пор на все предложения такого рода я неизменно отвечал: "Это мне не интересно", считая, что каждый, кто прочел книгу, мысленно экранизирует ее сам - сам видит внешность персонажей, слышит их голоса. Сам выстраивает антураж и даже ощущает запахи. Именно поэтому читатель, посмотрев фильм, в основе которого лежит понравившийся ему роман, непременно почувствует себя обманутым, обязательно скажет: "Нет, книжка лучше".
Но на этот раз мой литературный агент оказалась очень настойчива. Она утверждала, что американец созвучен нам по духу и потому создаст нечто принципиально отличное от того, что нам предлагали раньше. Встречу назначили два месяца назад - сегодня вечером мы должны были поужинать, обсудить детали и убедиться в том, что мы с ним воспринимаем мир схожим образом.
Однако за последние две недели мой распорядок изменился. Сегодня был четверг, и я должен идти в армянский ресторан, чтобы предпринять еще одну попытку контакта с юным эпилептиком, который, хоть и твердил, что слышит голоса, был единственным, кто знал местонахождение Эстер. Я счел, что это - знак свыше, решил отказаться от продажи прав на экранизацию и попытался отменить встречу. Но американец проявил упорство: заявил, что ему все равно - ужин ли в четверг или обед в пятницу, ибо "перспектива провести вечер в Париже одному никого не может огорчить". Возразить на это мне было нечего.