Заир
Шрифт:
Люди гасят сигареты, смолкает звяканье бокалов. Странная тишина вновь окутывает зал, и одна из девушек на сцене читает краткую молитву: .
– Госпожа, мы будем танцевать в Твою честь. Пусть наш танец поднимет нас ввысь.
"Госпожа"? Я не ослышался?
Да нет. Не "Господь", а "Госпожа".
Вторая девушка зажигает четыре свечи в подсвечниках, свет в зале гаснет. Четыре фигуры в белом спускаются со сцены, смешиваются со зрителями. Почти полчаса второй юноша глухим утробным голосом тянул на одной ноте странный напев, который, однако же, как ни странно,
Когда юноша замолчал, зазвучали ударные инструменты - барабаны и поднос с "бахромой", - и ритм был очень похож на тот, который сопровождает африканские религиозные церемонии.
Одетые в белое фигуры кружились на месте, и зрители, несмотря на то что зал был переполнен, расступались, чтобы широкие юбки без помехи плескались в воздухе. Ритм ускорился, четверо кружились все быстрей, издавали звуки на неведомом мне языке - словно напрямую разговаривали с ангелами или с той, кто была названа Госпожой.
Мой сосед поднялся и тоже начал танцевать, бормоча невнятные слова. Десять-двенадцать человек последовали его примеру, а прочие смотрели на них с почтительным восхищением.
***
Не знаю, сколько длился этот танец, но ритм удивительно совпадал с ударами моего сердца, и я испытывал почти неодолимое желание двигаться, говорить всякий вздор - и лишь самоконтроль вместе с опасением показаться смешным не дал мне закружиться вокруг собственной оси. И с небывалой прежде отчетливостью видел я перед собой своего Заира - Эстер улыбалась мне и просила, чтобы восславил "Госпожу".
Я изо всех сил противился тому, чтобы принять участие в этом неведомом ритуале. Старался сосредоточиться на своей цели - ведь я пришел сюда, чтобы поговорить с Михаилом, чтобы он отвел меня к моему Заиру, - но вскоре почувствовал, что больше не могу сидеть неподвижно. Поднялся со стула, но едва лишь, одолевая стеснение и скованность, сделал первые па, как музыка оборвалась.
В зале, где тускло горели четыре свечи, слышалось тяжелое дыхание запыхавшихся людей, но вот оно выровнялось, зажегся свет - и показалось, будто все стало как обычно. Я видел, как стаканы наполнились пивом, вином, водой, как дети вновь принялись бегать по залу, и люди принялись разговаривать, словно ничего - совершенно ничего - особенного не происходило минуту назад.
– Наша встреча подходит к концу, - произнесла та девушка, которая зажигала свечи.
– Последняя история - за Альмой.
Альмой оказалась женщина, державшая бронзовый поднос. По ее выговору можно было понять, что она - с Востока.
– У одного человека был буйвол с могучими рогами. Вот бы сесть между ними, думал человек, мне казалось бы тогда, что я сижу на троне. И вот однажды, когда буйвол на что-то отвлекся, человек подскочил к нему и исполнил свое желание. В тот же миг
Увидев это, жена его заплакала.
"Не плачь, - сказал он ей.
– Мне больно, однако я осуществил свое желание".
Публика потянулась к выходу. Я спросил своего соседа о его ощущениях.
– Сами знаете. Вы же пишете об этом в своих книгах. Я не знал, однако слукавил:
– Может быть, и знаю. Но хочу убедиться.
Он поглядел на меня так, словно внезапно усомнился, что я - тот самый писатель, чьи книги он читал, и лишь потом ответил:
– Я вступил в контакт с энергией Вселенной. Бог прошел через мою душу.
И вышел, чтобы не объяснять произнесенных им слов.
В пустом зале остались лишь четверо актеров, двое музыкантов и я. Женщины отправились в туалетную комнату - наверное, переодеваться. Мужчины снимали свои белые одеяния прямо здесь. Потом они спрятали канделябры и свои инструменты в два больших чемодана.
Человек постарше, который во время представления играл на барабане, стал считать деньги, раскладывая их на равные кучки. Мне показалось, что Михаил только теперь заметил мое присутствие.
– Я ждал, что вы придете.
– И, должно быть, знаете причину.
– Пропустив через свое тело божественную энергию, я знаю все. Знаю, как начинаются войны, как зарождается любовь. Знаю, почему мужчина отыскивает женщину, которую любит.
Я чувствую, что вновь иду по лезвию ножа. Если он знает, что меня привел сюда Заир, он не может не сознавать, что его отношения с Эстер - под угрозой.
– Поговорим как мужчина с мужчиной? Как мужчины, которые оспаривают нечто ценное?
Я вижу, что он колеблется. И продолжаю:
– Я знаю, что больно ударюсь, вроде того человека, что хотел усесться между рогами буйвола. Но знаю, что заслуживаю этого. Заслуживаю из-за той боли, которую причинял, пусть и неосознанно. Не верю, что Эстер оставила бы меня, если бы я уважал ее любовь.
– Вы ничего не понимаете, - произнес Михаил.
От этой фразы я впадаю в бешенство. Как смеет этот юнец говорить взрослому, пожившему, испытанному жизнью человеку, что тот ничего не понимает?! Однако надо взять себя в руки, вытерпеть унижение, сделать все, что будет необходимо, ибо я не могу больше жить в окружении призраков, порожденных моим воображением, не могу допустить, чтобы Заир по-прежнему властвовал над всей моей вселенной.
– Может быть, я и в самом деле ничего не понимаю. Именно потому я здесь. Для того, чтобы понять. Чтобы через понимание освободиться от того, что произошло.
– Раньше вы понимали все, а потом вдруг перестали - по крайней мере так сказала мне Эстер. Для вас, как и для каждого мужа, пришел момент, когда жена стала восприниматься как часть обстановки или утвари.
Меня так и подмывает сказать: "Пусть бы она мне об этом и сказала. Пусть бы дала возможность исправить ошибку, а не променяла меня на юнца двадцати с чем-то лет, который очень скоро начнет поступать в точности, как по - ступал я". Однако произношу я совсем не эти слова: