Закаспий
Шрифт:
– Ладно, Яков Ефимыч, поговорим в другом месте.
Фунтиков хлопнул ладонью по столу и первым вышел из кабинета. За ним удалились Печатников и Доррер.
– Немедленно надо укрепляться, - сказал Житников.
– С двумя ротами, и обе неукомплектованы, мы не сможем защититься от этой сволочной контры... А она поднимает голову. Борис Ильич, представьте на утверждение ведомость о выделении средств для вновь создающейся Красной Армии. Не забудьте о Красноводске и Форт-Александровске. Вот, полюбуйтесь, - Яков Ефимыч пододвинул к Тузину раскрытую папку с письмами и заявлениями.
– Этот Печатников не только тебя волынил, не давал денег на выезд, - он тут заморозил больше десятка заявлений от командиров рот.
– Яков Ефимыч, ты не забудь и о нашей совнаркомовской роте, - подсказал Батминов.
– Ее надо довести хотя бы до полтораста штыков и организовать постоянную охрану Совнаркома.
– Этим тоже займется Тузин, - сказал Житников.
– Но, вообще, военными делами до очередного съезда и после него предлагаю заняться Молибожко.
– Но надо же поехать, посмотреть, что мы имеем на сегодняшний день и час!
– Молибожко по-юношески удивленно округлил глаза и пожал плечами.
– Мы возлагали надежду на туркменский красногвардейский отряд Овезберды Кулиева, но что сейчас делается у него, одному аллаху известно!
– Съездим в Кеши, Яша?
– предложил Тузин.
– И не только туда, в других армейских дворах тоже надо побывать.
Житников согласно кивнул.
– Возьмите автомобиль, человек десять красногвардейцев для охраны и поезжайте. Мы с Батминовым останемся здесь, займемся продкомитетами. Надо возобновить их деятельность. Лесовский, поговоришь с Овезберды Кулиевым, да и сам прикинь, сколько он может выделить бойцов в продотряд. Придется нам с тобой этим летом поездить по аулам.
– Давно пора, Яков Ефимыч.
– Лесовский, пропустив вперед Молибожко и Тузина, задержался на пороге кабинета.
– Вот-вот начнется покос хлебов в аулах. Хотел бы вам напомнить, что большинство дехкан, из-за голода, осенью продали свои делянки баям. С дехкан и зернышка не возьмешь, самих снабжать зерном придется.
– Я уже думал об этом, Николай Иваныч. Но хорошо, что напомнил. Не сегодня - завтра выйдет распоряжение о снятии всех земельных налогов с дехкан.
– Непременно, Яков Ефимыч.
Лесовский спустился по лестнице вниз и поспешил во двор к рокочущему «Руссо-Балту», в котором уже сидели Тузин и Молибожко.
– Садись, землеуправитель!
– лихо пригласил Тузин.
– Небось, ни разу не ездил на автомобиле?
– Нет, не приходилось.
– Николай Иваныч сел рядом с Молибожко, ощупывая кожаное сидение.
– И кто только не катался на этой колымаге!
– сказал, смеясь.
– Три командующих - Шостак, Леш и Калмаков... Два временных комиссара - Доррер и Караваев... А сколько председателей Совдепа сменилось за год!
– Ничего, на этот раз постараемся удержать свою власть, - уверенно заявил Тузин.
– Только бы успеть создать Красную Армию, а уж тогда мы попросим эсеровщину убраться к чертовой матери. Пусть перебираются со своим железнодорожным управлением в Ташкент. А то научились щелкать счетами, процент вывели - буржуазии в Асхабаде столько-то, а рабочего класса вовсе нет.
К автомобилю подъехали красногвардейцы. Тузин, увидев их, дал команду шоферу:
– Поехали, Егор. Жми на Куропаткинскую, по ней в сторону аула Кеши, к старым казачьим казармам.
Автомобиль промчался по Гоголевской, развернулся перед красочным порталом бехаистской мечети. Снежно-белая, с зеленым куполом, увенчанным полумесяцем, она возвышалась над загороженным садом, занимавшим целый квартал. В саду, за сетчатой оградой, сидели на айване священники-бехаисты, пили чай, а по аллеям прогуливался целый павлиний выводок.
– Вот еще присоски, - пренебрежительно выговорил Тузин.
– Живут и горя не знают. Тут голод - ни хлеба, ни картошки, а этим мусульманским попам везут из Персии все, чего душа пожелает. Вот бы кто мог кормить бедноту, да хрен у них чего возьмешь - кусочка хлеба не выпросишь.
За цирком Добржанской, на перекрестке Куропаткинской и Боголюбовской, повстречалась армянская дружина. Увидев совнаркомовский автомобиль, они, чтобы привлечь к себе внимание, замахали шапками в знак приветствия.
– Тоже называют себя Красной гвардией, - усмехнулся Тузин.
– А служат мелкой буржуазии, и содержатся за ее счет. Гнчакистами себя именуют. В девятьсот пятом эта партия здорово помогала социал-демократам, а сейчас что-то занялась мелкими национальными интересами.
– Лавочники да сапожники, ну, цирюльники еще - что с армян возьмешь, - заметил Молибожко.
Автомобиль, выехав за город, промчался по пустырю, заросшему верблюжьей колючкой, и приблизился к Кешинскому ботаническому питомнику, рядом с которым располагалась Школа садоводства и огородничества, а сбоку, обнесенные дувалом, казармы бывшего текинского полка. У зеленых ворот, над которыми красовалась большая красная звезда, стоял часовой с винтовкой. На нем. был бордовый в полоску халат - дон, тельпек на голове, на ногах сыромятные чарыки.
– Вот она забота бывшего предсовнаркома Печатникова, - со злостью сказал Тузин.
– Даже обмундирование туркменской роте не выдал... Здравствуй, красный аскер. Где командир Овезберды Кулиев?
– Ай, за трава пошли.
– За какие «трава»?
– не понял Тузин.
– За дровами, что ли? Зачем ему сейчас дрова, когда лето наступает?!
– Ай, не знайт моя. Бисе аскер за трава пошли.
– Кто за Кулиева остался?
– Ай, одна перс есть... Али Дженг звать.
– Джавад Али Дженг?
– Лесовский улыбнулся.
– Я его хорошо знаю. Ну-ка, позови его!
– Чего звать-то!
– возразил Молибожко.
– Или мы не имеем права войти на территорию роты? Пошли, товарищи.
Старый армейский двор был пуст. По плацу и кавалерийскому манежу разгуливал ветерок, поднимая пыль. Несколько человек, тоже в туркменской одежде, сидели в курилке. Среди них выделялся один. Был он в узкой по талии рубашке со множеством пуговиц, в широких шальварах и матерчатых туфлях, на голове шапка-боярка.
– Ну, здравствуй, Али Дженг, вот и свиделись опять.
– Бай-бо, Лесов-хан!
– воскликнул обрадованно Дженг.
– Где ты работаешь?
– В Совнаркоме, Дженг... Вот приехали посмотреть, как живет-может ваша красногвардейская рота. Где Овезберды Кулиев?