Закаспий
Шрифт:
– Ничего, батя, коль кинутся - скрутим и их!
– жадно разжевывая сухарь, намоченный в горячей воде, отозвался Павел.
– Не так их уж и много, чтобы бояться! Фунтиков да Дохов, Архипов еще с Германом, ну, Седых еще...
– Вот-вот, то-то и оно, что всех не перечесть, - раздраженно подхватил разговор Игнат.
– Одних фронтовиков целая сотня наберется. Как столкуются окончательно с железнодорожниками, так и будет опять буча - попрут на Советскую власть и на красные роты.
– Рабочие депо за эсерами не пойдут, - рассудил Павел.
– Разве что служащие. Но они и раньше палки нам в колеса ставили, да только зря. Пора
– Ты-то как - стрелял хоть из ружья?
– Игнат скептически усмехнулся.
– Чего ты, батя, лыбишься-то!
– рассердился Павел.
– Ты думаешь, если ты старый скобелевский солдат, дак другие и стрелять не могут? Да я этих белопогонников человек пять уложил на джизакском мосту. Благодарность от комиссара Житникова получил.
– Ох, Паша, Паша, - заохала, завздыхала за спиной у сына мать.
– Ты смотри не скажи об этом кому-нибудь из хитровских - враз порешат.
– Я думаю, он и сам понимает, где какой ветер дует, - сказал, насупясь, Игнат.
– Язык держи за зубами, Пашка, а то и меня вместе с тобой в расход пустят фронтовики - они ведь сродни казакам, да и сами из казацких семей. Следовало бы тебе знать и то, что твой корень тоже казацкий. Это я уж, осев тут в Закаспийской сторонке, разказачил вас, подлецов, оттого и ринулся ты в Красную гвардию, а Ермолай в большевика переродился. Ох, жизнь, мать ее так.. И откель что берется! Васька вон - он совсем иной закваски. Васька весь в меня. Это твоя кровь в Пашке да Ермолке, - со злостью глядя на жену, заворчал Игнат.
– Да будя тебя!
– отмахнулась та, задев старика рукавом.
– Не твоя и не моя, а наша с тобой. Какие сами, такие и сани.
– Да нет уж, эту хвилософию ты брось, старая. Я тебя из батраков взял - вот батраков ты мне и нарожала!
– Хватит вам!
– Павел стукнул кулаком по столу.
– Нашли о чем спорить. Люди делом занимаются, Советской власти во всем помогают, с голодухой борются, а вы только языки чешете... Ладно, я пошел в роту, небось, уже ищут.
– Павел надел шинель, шапку, взял винтовку и хлопнул дверью.
Игнат посмотрел в окно на сына, вновь заворчал:
– Слепы мы с тобой, мать. Покуда до нас дошло, что к чему, дак этот асмадей мозги перевернул Пашке и Ермолаю. Книжками своими обоим душу испохабил. Только и слышали по ночам в его комнате - Маркс да Энгельс. Я спросил у него, кто такие? Он говорит: «Умерли оба», ну я и успокоился. Думал - мертвые все равны, а оно, оказывается, не так!
Поздно вечером возвратились Ермолай и Макака, оба сердитые.
– Ну, что, - сказал Ермолай, - допрыгались! Отстранили ваш эсеро-меньшевистский комитет от Управления Среднеазиатской железной дороги. Самого управляющего Афанасьева арестовали. Погоди, не то еще будет!
– Замолчи, сука!
– Макака бросился с кулаками на брата.
– Выкормыш большевистский, я тебе вправлю мозги!
– А ну-ка, отойди!
– заступился Игнат.
– Поздно надумал вправлять мозги - раньше надо было, когда только к запрещенным книжкам твоих братьев потянуло.
– Не поздно и сейчас.
– Макака оттолкнул отца.
– Правильно ты говоришь - книжками они оба и свихнули себе головы. А ну!
– Макака кинулся к этажерке, схватил несколько тоненьких зачитанных брошюр и разодрал их на части.
– Ах ты, падла!
– взревел Ермолай и, сбив с ног брата, схватил его за горло.
– Ты на кого руку поднял?! На марксистскую науку! Да я тебя, фунтиковского холуя-прихлебалу...
Макака захрипел, и Ермолай испуганно расслабил пальцы:
– За книги ты мне ответишь, сволочь! Погоди, придет Лесовский, мы тебя...
– Молчать!
– закричал Игнат, подбирая разорванные брошюры.
– Ни книжек этих, ни самого Лесовского больше в моем доме не будет. А ежели вы еще раз бучу устроите, то и вас обоих выгоню!
Братья замолчали, успокоились немного и разошлись по своим комнатам...
Несколько дней Игнат хмурился, глаз не поднимал - ждал Лесовского. Вот и он вернулся из поездки.
– Здорово, дядя Игнат, ты чего насупленный, или что-то случилось? Плюнь на все - дела поправляются... Ездили на Кавказ с Житниковым. хлеба достали - на месяц, а то и больше, на всю область хватит.
– Ты вот что, Николай, давай порешим без скандала. Ты, значит, собирай свои вещички, да отправляйся на другую квартиру. Тут у нас семейный совет был... Ермолая женить решили, а жить ему с молодухой негде,
– соврал Игнат.
– Если можешь, то сейчас и съезжай. Снесу тебе чемоданишко до вокзала, а там фаэтон наймешь.
– Спасибо, дядя Игнат, я как-нибудь сам справлюсь.
– Лесовский, хмыкая, принялся собирать свое нехитрое имущество.
– Заодно не забудь уплатить, за два месяца ты задолжал.
– Вот, возьми, - Лесовский положил деньги на стол, поднял чемодан и вышел из дома.
Миновав слободскую улицу, он пересек железную дорогу и остановился на привокзальной площади, не зная куда идти. «Может, опять в «Северные номера»? Вспомнив пьяных ухажеров, кающихся проституток, скандалы беспрестанные, отказался от этой мысли. Время, однако, торопило и Лесовский прямо с чемоданом пришел в Совнарком и занялся делами. Только начал читать прошение казанджикской сельской общины о беспорядках на источнике Иджири, тут вошел Борис Тузин.
– Ты чего это с чемоданом явился?
– С хозяином не поладил. Квартиру надо искать.
– Могу помочь. Есть пустая комнатенка в конце Невтоновской, у бабки одной. Когда из Кушки приехал, я у нее квартировал. Зотов живет по соседству с ней. Он меня и пристроил. Берет недорого. Если не против, поедем к ней.
Выбора не было - Лесовский согласился. Хозяйке новый квартирант понравился. Знакомясь, назвала себя по имени.
– Степанидой меня зовут-то, если захочешь обратиться.
– А меня Николаем.
– Лесовский подал руку, оглядел комнату и опять уехал в Совнарком.
Только к вечеру вернулся. Перед сном сидел во дворе, привыкал к новой обстановке. Совсем рядом были горы и веяло с них сырым ветерком. Снег в горах таял, приближалась весна.
На другой вечер в гости к Лесовскому заглянул Зотов. Засыпал самокрутку махоркой, задымил на весь двор.
– Ну вот теперь и познакомимся поближе, - вымолвил довольно.
– А то я только и вижу тебя на собраниях, да заметки твои о землепользовании читаю, когда верстаю газету. Читаю и думаю: до чего ж будет трудно повернуть сознание дехкан к общественному землепользованию. Ведь всю жизнь хоть русский, хоть туркменский мужик мечтал о своем клочке земли. И вот, на тебе, зовут его обрабатывать землю сообща! Боюсь, заартачатся дехкане, ей-богу!