Закат боярской республики в Новгороде
Шрифт:
Разгорался конфликт во Пскове между князем-наместником Ярославом Оболенским и вечевыми властями. Шаг за шагом наступал наместник на псковскую «старину», усиливал свою власть и власть своих людей, менял псковскую «пошлину». Не раз и не два псковские послы жаловались великому князю на его наместника. Псковичи просили другого наместника — полюбившегося им князя Ивана Александровича Звенигородского, когда-то хорошо умевшего с ними ладить. Но князя Ивана уже не было на свете— 12 апреля он умер во Владимире, приняв перед кончиной иноческий чин.
А прямолинейная и жесткая политика князя Ярослава Оболенского вызвала в сентябре восстание псковичей. Дело дошло до кровопролития на псковском торгу. Князь заперся в своем замке. Псковское вече объявило о его низложении. Но Ярослав не уехал из города. Еще бы. Он ведь был не избранным псковским князем, а наместником, назначенным из Москвы. И псковичи это хорошо
Каждая сторона была права по-своему. Псковичи справедливо усматривали в действиях наместника покушение на их «старину». «Вольные мужи» хотели жить по своим законам. А законы эти предусматривали, в частности, полную зависимость «пригородов» от главного города земли. И когда осенью жители Опоч-ки, поймав конокрада, учинили над ним казнь, Господин Псков оштрафовал их на сто рублей. На эти деньги можно было купить целый табун породистых коней или большую (по масштабам Пскова) боярскую вотчину. Но дело было в принципе. Ни Опочка, ни Остров, ни Гдов, ни один из двенадцати псковских пригородов не могли судить уголовного суда без ведома вечевых властей Господина Пскова. Отпочковавшийся когда-то от «старейшего брата», Господин Псков вовсе не хотел, чтобы таким же образом от него самого отпочковались его пригороды. Власть над пригородами и волостями, над городскими общинами и смердьими погостами была для Господина Пскова не менее важна, чем для Господина Великого Новгорода. Но время городских республик кончалось. Летом 1471 года новгородские пригороды с оружием в руках выступили против своей метрополии. Те же самые процессы, только в другой форме, шли и в землях Господина Пскова... И находили сочувствие и поддержку у великого князя.
Князь Ярослав Оболенский был, видимо, плохим дипломатом. Он не умел маневрировать, не умел отступать перед прыжком вперед. Псковичи были им недовольны. Но ведь он проводил не свою политику. Необходимость пересмотра псковской «пошлины» ясно осознавалась в Москве. Власть главного города над пригородами, привилегии горожан, бесправие смердов, безоговорочно подчиненных городской общине,— все это было анахронизмом. Борясь против этого, князь Ярослав следовал, несомненно, инструкциям, шедшим из Москвы. Псковская земля в конечном итоге должна была полностью слиться с другими русскими землями. Бояре и рядовые горожане, жители пригородов и смерды в своих погостах должны были не подчиняться друг другу, а знать только одну государственную власть. Сложная феодальная иерархия с ее пестрой мозаикой социальных отношений, наследие старых времен, должна была смениться подданством Русскому государству. Разница в правах между городом и пригородом, между горожанином и смердом должна была исчезнуть. На смену старому сословному делению шло новое. В перспективе бояре должны были превратиться в служилых людей великого князя, рядовые горожане — в посадских, смерды — в крестьян.
Торопиться с этим, конечно, не следовало, но эту перспективу необходимо было иметь в виду. Псковские бояре, как и горожане, были лояльны. Они никогда не выступали против Русского государства. Это надо было ценить... Тем более что рядом был Новгород с его мятежным, во всяком случае очень ненадежным, боярством. Князь Ярослав Оболенский получил распоряжение «ехати на Москву и с княгинею и 'с всем своим двором». Мечта псковичей исполнилась — конфликтовавший с ними князь был отозван. «А во Пскове ему не оставити никого»,— было предписано в Москве. Время для решительного наступления на псковскую «пошлину» еще не пришло. Князь Ярослав был слишком скор, слишком прямолинеен... «Не бывал... во Пскове ни за много времен толь князь злосерд»,— оценивает его псковский летописец. И пророчески добавляет: «...то ведает Бог, как се еще будеть».
Но даже и этот «злосердый» князь, вызвавший широкую антипатию псковичей, не смог поколебать их в главном — в осознании причастности к Русской земле, нерасторжимости связей с Москвой.
Назревала большая война с Ордой. Хан Ахмат достиг крупных успехов. Он победил своих врагов на Северном Кавказе и в Средней Азии. Ему удалось даже завладеть Крымом, изгнав Менгли Гирея, на союз с которым надеялись в Москве. Хан вел успешные переговоры с королем Казимиром, обменивался посланиями с Мохаммедом II, султаном Османской империи, могущественным победителем Византии, и с врагом Мохаммеда, венецианским сенатом. Под властью Ах-мата старая империя Чингизидов переживала свой поздний расцвет. Победа над Русью, непокорной частью
В Москве, несомненно, понимали это. Понимали, что близится неотвратимая развязка, от которой зависит все будущее Русской земли. Все успехи предыдущих десятилетий, победы над казанским ханом и над новгородским боярством, укрепление государственной власти на Руси, подчинение ^сдельных князей и Пскова, подъем материальных сил страны и выход на международную арену — все это могло быть потеряно в результате одной неудачи, одного неосторожного движения. Поражение в войне с Ахматом перечеркивало всё — все политические, экономические, моральные достижения целых поколений. Подготовка к войне с Ахматом, к решающей схватке с вековым, беспощадным врагом — вот лейтмотив московской политики конца 70-х годов XV века.
Войну необходимо отсрочить. Необходимо укрепить тылы, накопить силы, найти надежных союзников. Как бы то ни было, время работает на пользу молодого Русского государства, а не дряхлеющей кочевой империи...
Русская дипломатия активна. Великий князь посылает послов к Ахмату и Менгли-Гирею, ведет переговоры с королем Казимиром и молдавским господарем Стефаном, с римским папой и итальянскими городами. Ахматовых послов встречают в Москве с великой честью, держат неделями и месяцами. Правда, великий князь не едет в Орду, как делали все его предки. Правда, он уже несколько лет не выплачивает «выхода» — дани. Но полного разрыва он стремится избежать. И инцидент с послом Дмитрием Лазаревым, которому осенью 1475 года пришлось бежать из Орды, удалось замять. Переговоры продолжались. В Москву приехал новый ханский посол Бочюка — он-то и привез Ивану Васильевичу многозначительное приглашение «ко царю в Орду». Речь шла ни больше ни меньше как о формальном, этикетном подтверждении зависимости Руси от хана. Вассал должен время от времени приезжать к своему сеньору, и это далеко не акт простой феодальной «вежливости». Почти два месяца прожил в Москве Бочюка. 6 сентября 1476 года жители русской столицы последний раз видели ханского посла. По улицам Москвы, по будущей Ордынке или Большой Татарской, последний раз проехал посол «царя» со своей пышной свитой. Бочюка возвращался в сопровождении русского посла Матвея Бестужева. Великий князь остался в Москве. «Приглашение» Ахмата было отклонено. В Москве и в Сарае не могли не понимать, что это значит. «Осень суха была и студена». Реки стали рано, а потом начались дожди. Ударили морозы, но снегу за всю зиму не выпало и на пядь. Надо было спешить. Надо было укрепить государственную власть в Новгороде до того, как произойдет решающий, неотвратимый разрыв с Ахматом.
Суд на Городище в ноябре 1475 года положил конец политической монополии господы в Великом Новгороде. Горожане и смерды Новгородской земли впервые увидели, в чьих руках реальная власть на Руси. Они впервые убедились, что и на посадников и бояр можно найти суд и управу. С ноября 1475 года великий князь всея Руси 'впервые стал реальным правителем и судьей в Новгороде. Но это был только первый шаг. Последовал и второй.
23 февраля 1477 года «прииде из Новогорода к великому князю посадник Захариа Овинов за приставом великого князя со многими новогородци, иным отвечи-вати, коих обидел, а на иных искати».
«Ни на Низу ноугородца не судити...» — гарантировал еще такой недавний Яжелбицкий договор. Он только повторял одну из самых старых статей новгородско-княжеских докончаний, одну из самых коренных основ новгородской боярской конституции. «А и. [в] Суждальской ти земле Новагорода не рядити...» — требовали новгородцы еще двести лет назад у тогдашнего великого князя Ярослава Ярославича Тверского, брата Александра Невского. И с тех пор эта статья о судебной независимости Великого Новгорода воспроизводилась неизменно во всех докончаниях, даже в Коростынском договоре значилось, как и прежде: «...ни на Низу ново-городца не судити...» Еще в 1475 году суд и управу в Новгородской земле великий князь чинил только на Городище — сакральная формула судебной особности сохраняла силу. Теперь всему этому пришел конец. Дело, разумеется, не только в том, что не может великий князь, государь всея Руси, каждый год ездить в Новгород и проводить там по два месяца, разбирая взаимные претензии своих подданных. Чем, собственно, новгородцы отличаются от ярославцев, ростовцев, нижегородцев, костромичей? Разве Новгородская земля не такая же часть Русского государства, как Галич и Суздаль, Дмитров и Можайск? Почему бы новгородским истцам и ответчикам не приехать на Москву, на суд государя всея Руси, наравне со всеми другими его подданными?