Закат империй
Шрифт:
— Какую линию? — неласково переспросил Альрихт.
— Неважно. Все равно бы не получилось. Рельеф не тот, да и площадь слишком велика. Но главное — еще ничего не было потеряно. Хайсыги слишком рано отчаялись. Впрочем, я несправедлив. Это Уртханг их отчаял. Ну и молодец, ну и лапочка, но я бы с ним еще оч-чень сильно поспорил. Эти его мобильные фланкетчики… шикарная затея, слов нет, но ведь второй раз не сработает. Только полный кретин два раза вступит в одно и то же дерьмо.
— Да, дерьмо, — вспомнил Альрихт. — Идем, пора начинать
Морена шагнул к двери и захихикал.
— Чего смеешься, злостивец? — сурово спросил Альрихт, снимая заклятие освещения с лаборатории.
— Просто умора с этими древними клопами, сиречь нашими коллегами, шаловливо сказал Морена. — Я тут бумажку написал, с решением сегодняшнего заседания. Позавчера написал, от безделья. И между прочим, очень страдал при этом, потому что содержание и смысл, точнее, отсутствие смысла резолюции заранее ясно любому непросвещенному коромыслу, а вот форму оной с высокомудрыми переподвывертами я создавал в истинных муках. Но все-таки родил. Хочешь поспорить? На червонец?
— О чем?
— Я тебе бумажку сейчас отдам, а потом целое заседание буду молчать и ни во что не вмешиваться. И даже голосовать не буду, в смысле — воздержусь. Если совпадет с официальным вердиктом — с тебя червонец.
— А если не совпадет?
— Хм, — Морена почесал бровь. — Червонец я тебе, конечно, отдам. Нортенийской чеканки, красивый. Джавийон д'Амирани, рюэн д'Альмансир. Коронационный выпуск четырнадцатого года. Специально из коллекции вынул. Но в проигрыше я не останусь, не плачь. Приятно будет знать, что в мире еще найдется место неожиданностям.
— Спорим, — солидно сказал Альрихт. — Я повезу твой червонец к Берегу Начала. Как талисманчик.
— Хе, — ядовито сказал Морена. — Это я повезу его к Берегу. На курорт. Хотя что тут рассуждать? Спорим!
Он нарочито развязно, как уличные мальчишки, сжал четыре пальца правой руки в кулак и прижал большой палец к ним сверху, так, чтобы ноготь большого целиком выступал над фалангой указательного.
— На золотан!
— Идет, — согласился Альрихт и тоже ловко скрутил спорочку.
— Спор, братва!
Обе спорочки с характерным щелчком встретились ногтями, чиркнули друг по дружке и эффектно разлетелись.
— Эх, молодость, — завистливо сказал Альрихт, тряся рукой в воздухе. — Я об тебя палец отбил.
— Что — молодость? — возмутился Морена. — Я старше тебя в два раза, выскочка сопливая! Тебя еще в мамин животик не закинули, когда я последний раз спорочку сшибал!
— Ирчи, — мягко сказал Альрихт, — я домашний ребенок. Я по заборам не лазил и в канаве в орлянку не играл. Я спорочку третий раз в жизни свернул, кажется. Или четвертый.
— Надо же! — удивился Морена. — А на вид не скажешь. Не было у Альки детства, братва! Фу на франта и быстро жалеть!
— Вот я и говорю — эх, молодость, где ты, — объяснил Альрихт.
— Теперь понятно. Бери бумагу, гросс. С расчетом подкатишь, когда штыри
— Чего?
Морена только махнул рукой.
— Что с тебя взять, книгочей. Людского языка не знаешь. О, а чего в библиотеке пусто? Неужто весь грог слакали?
— Больше не наливают, — сказал Альрихт, проталкивая Морену внутрь, а сам остановился на пороге ложи.
Судя по тому, что не только внешняя, но и неудобная внутренняя сторона подковы были изрядно заполнены, за время его последнего отсутствия сквозь дождь проскочило еще несколько коллег.
Вюр Клеген уже сидел за председательским столом, не на главном месте, конечно, а сбоку и чуть ниже. Еще ниже примостился брат Тузимир из монастыря Эдели, адепт-инок, исполняющий роль протоколиста. Остальные невнятно шумели, глядя, как Муав Шаддам ловит Вельстрема, пытающегося что-нибудь выпить и там же уснуть.
Альрихт звонко постучал по куполу хронодайка. Бестолковое устройство встрепенулось, попыталось сообразить, полночь нынче или полдень, и чего от него, собственно, хотят. Потом неуверенно дзенькнуло уже по собственной инициативе и затихло. Постепенно смолк и шум в ложе.
Альрихт прошел к подиуму и поднялся на свое место.
— Коллеги! — сказал он громко и про себя помолился, чтобы не осипнуть не вовремя. — Коллеги, сегодня мы собрались, чтя традиции и в соответствии со святым Уставом Коллегии, — тут Клеген одобрительно закивал, — чтобы решить один вопрос, а именно: кто из нас и каким числом направится к берегу Рассвета, дабы надлежащим образом встретить его. А из этих избранных — кто именно, коллеги, станет Свидетелем Рассвета с благословения нашего доброго братства, а кто будет назван среди его верных спутников, прилагающих все силы свои к тому, чтобы наш посланник смог совершить все потребное безвозбранно. Так ли это?
— Воистину так, — звучно отозвался Клеген. Альрихт, следящий за ним краем глаза, в который уже раз подивился, что сейчас, во время собрания, старый секретарь по-настоящему красив. Здесь он чувствовал себя в своей стихии, лицо его дышало уверенностью и благородством, а осанка казалась воплощением значительности и компетентности.
— Нет ли у кого из вас дополнений, возражений или иных существенных замечаний, чтобы могли мы руководствоваться ими, переходя к беседе, или отвергнуть их до начала беседы?
Перед лицами сидевших затрепетали огоньки. Постепенно они стали размываться, увеличиваться и менять цвет. Огни сливались и сливались, и наконец, над столом повисла вторая подкова, из света и пламени, повторяющая его форму. И была она густо-синяя, а кое-где даже совсем фиолетовая, что означало полное и безоговорочное согласие. Редкие зеленые огоньки воздержавшихся от суждения совершенно не изменяли общей картины. Альрихт мысленно усмехнулся, обратив внимание на Морену, благочестиво окутавшегося зеленым ореолом. А желтых и уж тем более красных огней не было вообще.