Закат империй
Шрифт:
За столом вдруг возникла некоторая сумятица, вызванная тем, что магистр Вельстрем, пошатываясь, встал, выдрался из вежливых клешней Шаддама и опечаленно, хотя и невразумительно, сказал:
— Коллеги, простите, сам — не могу. Вот.
Одним пьяным, но вдохновенным движением он создал точную копию себя самого, только трезвую и спокойную. Копия уселась на место Вельстрема, сотворила перед собой фиолетовое пламя и, кажется, заснула. Во всяком случае, неподвижно замерла. Сам Вельстрем быстро крался к выходу. У самой двери он остановился и виновато сказал:
— В библиотеку. Надо потому что. Я все найду, и диван тоже.
Клеген проводил его скептическим
— Итак, возражений нет, — спокойно продолжил он. — Отлично. Коллеги, я провозглашаю заседание открытым. И пользуясь привилегией председателя собрания, а равно правом гроссмейстера, прошу для себя первого слова.
На этот раз весь стол был фиолетовым, за исключением дерзкого зеленого пятнышка Морены. Альрихт встал и поклонился ложе.
— Благодарю вас, коллеги. Доверие, которое вы оказываете моим словам, согревает меня в наши трудные и ненастные дни. Именно о доверии я и хотел бы сейчас говорить с вашего позволения.
Клеген опять удовлетворенно кивнул. Откинулся в кресле, покойно сложил руки на животе и продемонстрировал уважительное внимание.
— Я полагаю, вряд ли кто-нибудь из здесь собравшихся станет возражать против того, что именно единодушие потребуется нам в эти дни, как никогда, — гладко проговорил Альрихт. — Единодушие, которое является основным и единственным наглядным признаком согласия — будь то в семье, в воинском отряде или в целом государстве. Ничего не может быть страшнее для той группы, которая отправится на восток, чем раскол или нежданное предательство. Когда надо действовать, действовать быстро и слаженно, нет места спорам. А ведь среди нас есть заядлые спорщики, — он тонко улыбнулся, — такие, я бы сказал, записные оппозиционеры, которых вином не пои, дай только внести смятение и посеять смуту. Однако я верю в их светлый разум, верю в их добрую волю, и потому полагаю, что на пути к берегу Рассвета они не станут проявлять свой темперамент. Да, коллеги, я прошу вас сегодня использовать отведенный вам запас склочности до конца, и забыть о ней до конца этого мира. Я не боюсь этого злого слова — «склочность». Есть, есть среди нас такие, кому приятнее всего любой разговор превратить в дебаты, дебаты в диспут, диспут в соревнование по риторике, а соревнование — в скандал, порой переходящий в постыдное рукоприкладство. Я даже позволю себе назвать несколько имен, хотя это и противоречит моим обычным правилам. Но сегодня у нас необычное заседание, коллеги, и вообще боюсь, что обычное нам будет отныне встречаться все реже и реже. Итак, господин Юнай Мегиш, окажите мне любезность, встаньте.
Высокий седой мерв встал, вздымая кустистые брови.
— Извольте, господин гроссмейстер, хотя я не понимаю, что…
— Сейчас поймете, — пообещал Альрихт. — Прошлым летом во время обсуждения некоторых аспектов принципиальной бризантной нестабильности тетраподического базиса Оракулов вы вступили с магистром Нервалем в спор, который в мгновение ока превратился в перебранку, и увещевания господина Клегена не могли вас удержать.
— Так господин гроссмейстер, вы же знаете, как я уважаю господина Клегена, но господин Нерваль…
— Более того, — стальным голосом продолжал Альрихт, — вы позволили себе перевести дискуссию из теоретической плоскости в плоскость, я бы сказал, чисто практическую, а именно: стукнули господина Нерваля в нос и порвали ему воротник. Так?
— Ой, ну так, — неохотно согласился Мегиш.
— Признайте, господин Мегиш, что подобное поведение лишь с большой
— Ой, ну было, — краснея, сказал Мегиш. — Погорячился.
— Так вот, господин Мегиш, я делаю вам официальное замечание и предупреждение: вы уже не мальчик и должны понимать сами — до самого конца света все эти ваши штучки следует прекратить! Я требую от вас немедленного обещания перед лицом коллег, обещания держать себя в руках и не расходовать свое умение один бес знает на что! Вы согласны, уважаемые коллеги?
Снова фиолетовый ореол и зеленое пятно Морены. Ох, доиграется этот Морена! Ну, погоди, скотина, я тебе еще устрою пару веселых минут…
— Я обещаю, — покорно сказал Мегиш. Крупные капли пота выступили у него на лбу, из-за чего он стал походить на только что вошедшего в ложу с улицы, из-под дождя.
— Я верю вам, господин Мегиш. Садитесь. Но имейте в виду; вы дали обещание всем коллегам, и в случае нарушения я буду властен карать вас без предупреждения и суда, по праву гроссмейстера.
— Я понимаю, — глухо сказал Мегиш. — Я постараюсь сдержаться.
— Далее, — сказал Альрихт, заглядывая в список присутствующих. Господин Тоэеси Норикогоматэ!
— Я здесь, — быстро отозвался Тоси Номатэ, вставая. — Я понял, господин гроссмейстер. Я осознал безрассудство своего поведения и обещаю впредь не тревожить вашего спокойствия.
— Это вы не мне обещайте, адепт, — грозно сказал Альрихт. — Когда вы во время прошлогоднего отдыха на озерах снова изволили, как вы это называете, шалить, досталось как раз не мне, а коллеге Кюйвиятейльтли и опять же злополучному Нервалю. Вот им и обещайте. И всем остальным тоже.
— И пусть за кактус извинится! — рьяно потребовал Нерваль. — Вам хаханьки, а мне каково было? Пусть извинится по форме, при всех!
Тоси поклонился Нервалю, тряхнув рыжей гривой.
— Я приношу свои глубочайшие извинения господину Нервалю за кактус, посаженный в его ночную вазу. Я прошу считать это крайне неудачной шуткой, и обязуюсь больше не помышлять о чем бы то ни было подобном. Я прошу прощения также у всех пострадавших в позапрошлом году или ранее. Особенно прошу прощения у всех, кто находился в радиусе поражения во время инверсии выгребной ямы осенью семнадцатого года. Я обещаю больше так не делать — во всяком случае, в этом мире.
— Я принимаю извинения, — проворчал Нерваль. — Хотя и не понимаю, почему вас все время тянет на такие… простите, фекальные выходки? Странный у вас юмор, господин Номатэ. Казалось бы, высокое и чистое Искусство чернокнижия и некромантии должно вызывать чувства возвышенные и благородные, далекие от всего бренного и скабрезного. Ведь недаром лозунг именно вашей институции гласит: «Помни о смерти»!
— Ох, какое Искусство, такой и юмор, — честно сказал Тоси. — А фекалии… знаете, всего после одной недели работы с зомби четвертой стадии разложения уже как-то больше хочется вспомнить о живом. Даже о животном. А что более всего присуще нашей жизнедеятельности, что в любом лесу служит признаком нашего бытия и существования?