Закат
Шрифт:
Глаза Владыки, невозможно красного цвета, так и сверлили лицо жертвы, пока Тварь с колоссальным наслаждением пила кровь. Сетракян выдержал взгляд вампира – не из чувства противоречия, он просто смотрел в глаза вампира и ждал каких-нибудь признаков немощи. Старик ощущал вибрации кровяных червей, которые, извиваясь, носились по всему его телу, с жадностью исследуя новое обиталище и вторгаясь в самые сокровенные тайники его естества.
Внезапно Владыка затрясся, словно от удушья. Его голова резко откинулась назад, мигательные перепонки затрепетали. Тем не менее жало плотно сидело в артерии, и Тварь упорно
Тварь швырнула Сетракяна на пол и, качаясь, побрела прочь. Кровь старика оказалась неудобоваримым обедом. В нутре Владыки разгоралось жжение.
Сетракян лежал на полу зала главного щита. Перед его глазами стояла густая пелена. Проколотая шея кровоточила. Он наконец расслабил язык, почувствовав, что последние таблетки в ямке его челюсти растворились без остатка. Старик успел рассосать большие дозы сосудорасширяющего нитроглицерина и позаимствованного у Фета крысиного яда – кумадина, разжижающего кровь. Все это Владыка и получил вместе со своим кровавым обедом.
Фет был прав: у тварей отсутствовал биологический механизм рвоты. Если они поглощали какое-либо вещество, то изрыгнуть его обратно уже не могли.
Нутряное пламя все сильнее жгло Владыку. Он снова сорвался с места и размытой черной кляксой вылетел из зала во внешние помещения, где истошно надрывались сирены.
Когда станция проходила половину очередного витка вокруг Земли над темной стороной планеты, Космический центр имени Джонсона замолчал. Талия потеряла Хьюстон.
Вскоре после этого она почувствовала несколько сильных толчков. Космический мусор – по станции щелкали обломки, витающие в пространстве. Ничего особо необычного – разве что частота соударений.
Еще толчки. Слишком много. И слишком кучно.
Талия замерла, насколько вообще можно было замереть, плавая в невесомости. Она попробовала успокоиться, привести мысли в порядок. Нет, что-то явно было не в порядке.
Космонавт подплыла к иллюминатору и уставилась на Землю. На ночной стороне планеты отчетливо виднелись две очень яркие, словно бы даже раскаленные точки. Одна – прямо на горизонте, на границе света и тьмы. Вторая – ближе к восточному краю.
Талия никогда не видела ничего подобного. Ни на тренировках, ни в руководствах, которые читала во множестве, – ничто не подготовило ее к этому зрелищу. Интенсивность света… Явно очень большое выделение тепла… На земной полусфере яркие точки казались не более чем булавочными уколами, и тем не менее опыт Талии подсказывал, что это взрывы колоссальной мощности.
Станция качнулась от сильного удара. То были не привычные градинки мелкого космического мусора. Вспыхнул индикатор аварийной ситуации, около люка замигали желтые световые сигналы. Что-то изрешетило панели солнечных батарей. Словно бы по станции открыли огонь. Надо немедленно облачаться
БАМММ! Сильнейший удар по корпусу модуля. Талия подплыла к компьютеру и сразу увидела предупреждение об утечке кислорода. Очень быстрой утечке. Баки тоже были изрешечены. Выкрикивая имена своих товарищей по станции, Талия ринулась к шлюзу.
От нового удара корпус модуля содрогнулся еще сильнее. Женщина старалась залезть в скафандр с максимальной быстротой, однако целостность станции уже была нарушена – давление стремительно падало. Непослушными пальцами Талия пыталась закрепить шлем, спеша опередить смертоносный вакуум. Последние силы ушли на то, чтобы открыть кислородный клапан.
Теряя сознание, Талия проваливалась в темноту. Последние ее мысли перед отключкой были вовсе не о муже, а о собаке. В мертвенной тишине космоса Талия будто услышала ее лай.
Вскоре Международная космическая станция и сама стала космическим мусором, несущимся в пространстве. Медленно сходя с орбиты, она неуклонно приближалась к Земле.
Сетракян лежал на полу зала главного щита атомной станции «Локаст-Велли». Вокруг него все сотрясалось от грохота. У старика жутко кружилась голова. Сетракян знал, что обращается. Он чувствовал это. Стеснение в горле было только началом. Его грудная клетка превратилась в кипучий муравейник. Кровяные черви, освоившись в организме, выпустили на волю свое содержимое: вирус начал быстро размножаться внутри Сетракяна, подавляя работу клеток и пытаясь изменить его. Пытаясь переделать человека под себя.
Тело Сетракяна не могло противостоять обращению. Если даже не принимать во внимание, что его вены, и без того слабые, вовсе перестали ему служить, все равно он был слишком стар. Слишком немощен. Сейчас Авраам походил на подсолнух с тонким стеблем, который неумолимо склоняется под весом растущей головки.
Или на зародыш, развивающийся из клетки с дурными хромосомами.
И голоса… Он слышал их. Гудение обширного коллективного сознания. Координация бытия муравейника. Какофонический концерт.
Сетракян чувствовал жар. Температура его тела росла. Но жар исходил и от трясущегося пола. Система охлаждения, предназначенная для того, чтобы не допустить расплавления топливных элементов, отказала. Причем отказ этой системы не был случайным – ее нарочно вывели из строя. Расплавленное топливо прожгло защитную оболочку реактора. Как только оно достигнет уровня грунтовых вод, земля под станцией разверзнется, выбросив столб смертельного радиоактивного пара.
Сетракян.
Это голос Владыки в его голове. Их сознания теперь связаны, но они то совпадали по фазе, то снова рассогласовывались. Наконец в голове Сетракяна возникла картинка – вроде как задний борт грузовика. Одного из грузовиков национальной гвардии, которые Сетракян ранее заметил у въезда на станцию. Глаза, видевшие эту картинку – слабую, монохромную, – пребывали в кузове, и это были глаза существа, чье ночное видение превышало любые человеческие возможности.
Сетракян увидел свою трость – трость Сарду, – которая со стуком каталась по днищу кузова не далее чем в метре от него. Казалось, протяни руку, и дотронешься до трости в последний раз.