Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
Все женщины, которых знал Омар, были старше его. Видно, потому он так рано повзрослел.
– Как тебя зовут?
– Рейхан.
...Отбивалась она не слишком упорно. Похоже, он тоже пришелся ей по душе. И вдруг оттолкнула его, произнесла лихорадочным шепотом:
– Дашь золотой - приду к тебе ночью...
– Золотой?
– Он выпустил ее из рук.
– Зачем тебе золотой?
– спросил он удивленно.
– Как зачем?
– удивилась она в свою очередь.
– Всегда пригодится. Жалко? Или денег
– Деньги есть. Не жалко, - смущенно сказал Омар.
– Но...
– Одета, обута, сыта, есть крыша над головой. Зачем, ей деньги? Чтоб утолить природную жадность? И как, во сколько оценить вихрь чувств, забурливших в нем? Их на динары не переложить.
– Видишь ли, я до сих пор... платил за любовь любовью. Не знал, что ее можно купить за деньги. Теперь буду знать.
Рейхан уставилась ему в глаза своими яркими, необыкновенными глазами. «Златоглазое чудовище, - подумал Омар, вновь загораясь.
– Нет, я тебя не упущу. Золотой? Получишь».
– Я... хочу собрать на выкуп.
– Она расплакалась.
– Выйти из рабства... вернуться домой, в Ходжент.
Вот оно что! Омар потемнел, сгорбился, устало опустился на тахту. Да. Ведь есть еще и эта сторона жизни. Хорошо, он обменял в бане, чтоб легче было хранить, часть своих дирхемов на динары. Тридцать пять серебряных монет за золотую. Омар подозревал, конечно, что веселый муг его обжулил. Ну, бог с ним. Обойдемся. Не пропадем.
– Я дам тебе пять золотых, - сказал он угрюмо.
– А ночью... можешь не приходить.
Но Рейхан явилась.
После долгой мучительной ночи он все же встал бодрый, жизнерадостный, довольный. Рейхан уже нет. На видном месте, на столике с расчетами, Омар нашел свои пять монет, которые вручил ей в темноте.
– Приболел?
– сказал Абу-Тахир, взглянув на его вспухшие губы.
– Лихорадит, - покраснел Омар.
– Бывает, - усмехнулся судья понимающе.
– Надо беречь здоровье. Говорят, от лихорадки помогает пахучий базилик - рейхан. Может, не поедешь?
– Поеду! Непременно поеду.
– Что ж, в добрый час.
– Лицо у судьи суровое, строгое, а в глазах - затаенный смех...
– Это Мухтар, мой письмоводитель, - познакомил судья Омара с высоким худым бледным юношей.
– Он из крестьян. Неплохой математик. Хорошо знает сельскую жизнь, - расскажет тебе о здешних делах.
Осень. В малых оросительных канавах воды уже нет, в крупных она неподвижна, прозрачна, ее стеклянная поверхность осыпана палой листвой. И небо стеклянное. И ветер - стеклянный. В пустых садах - тихий шум. Облетают последние листья. В их легком шорохе, в оголенных ветвях, в стылом воздухе - печаль, задумчивость. В эту пору в садах всегда почему-то грустно.
И, видно, от этой грусти землемер, ехавший на ослике, достал из переметной сумы флейту, взглянул на Омаровы губы и сунул ее Мухтару.
Певучий пронзительный звук далеко разнесся по густому холодному воздуху. Казалось, это вскричала забытая людьми дорога, возопили, страшась близких морозов, тонкие ветви плодовых деревьев, обратился в плач нежный смех детей, бегавших в саду еще недавно, летом. Нет, невмоготу. Флейта захлебнулась низким судорожным стоном. Мухтар, вздохнув, вернул ее землемеру. Омар кивнул ему благодарно.
Слезть бы с лошади, бросить ее и побрести, шурша сухой листвой, в заманчивую, таинственную глубь огромных безлюдных садов. Хорошо бы в самом укромном месте, вдали от дорог, соорудить шалаш и жить в нем. Одному. Нет, с Рейхан. Яблоки есть. Спать. Никого не видеть.
Устала голова.
Яблоки? Омар усмехнулся своей наивной мечте. Их нет. Снят урожай. Вывезли его. Он окинул деревья зорким взглядом и заметил высоко на ветке одно забытое крупное бледно-зеленое яблоко. Одно-единственное на весь сад. Вот удача!
Он спрыгнул с лошади, подобрал с земли корявую жердь, - одну из тех, которыми в конце лета подпирают ветви, усеянные тяжелыми плодами, - и попытался достать заветное яблоко. Но жердь оказалась короткой. Бросил ее, взял ком сухой земли, кинул - мимо! Второй - Мимо! Мухтар не утерпел, присоединился к нему.
Но зловредное яблоко никак не хотело падать. Шуму было, смеху! Причем Омар смеялся, забавно выпятив больные губы: гю-гю-гю!
– и уже одно это вызывало неудержимый смех у других. Страж, сопровождавший вместе с землемерами судью судей, сжалился над молодежью, привстал на стременах и сбил упрямое яблоко острием копья.
Веселые, румяные, вновь взобрались на лошадей.
– Грызи, - не глядя, сунул Омар злополучный плод Мухтару.
– Сам?
– Я мало охоч до яблок.
– Я тоже. Сестренке отдам. Спасибо.
– Мухтар спрятал счастливое яблоко за пазуху.
Омар вспомнил о своей сестре. Ему захотелось плакать. Вестей от родных все нету.
«Совсем еще дети, - подумал тронутый Абу-Тахир.
– И не поверишь, что эти юнцы - лучшие математики в Самарканде. Велик аллах! Он знает, в чью голову вложить свет высокого разума».
Поехали дальше.
– Завидно, - кивнул Омар на крестьянина, сгребавшего под деревьями сучья, сухую листву.
– Полезный труд. Всегда на свежем воздухе.
Тот угрюмо взглянул на них, нехотя бросил грабли и туго, как деревянный, согнулся в поклоне. Считалось, что он выражает важным проезжим почтение, но походил-то он скорей на драчуна, который сейчас разбежится и головой разобьет тебе лицо.
– Нечему завидовать, - хмуро сказал Мухтар.
– От труда ему никакой пользы. К свежему воздуху нужен еще хлеб. Хоть черствый, если не свежий. Видишь, как он изможден?