Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
Он достал с расщепленного пня потертую сумку, порылся в ней, вынул тугой пергаментный свиток. Развязал, отвернул конец широкой полосы и огорошил Хайяма:
– «Атараксия». Изложение Эпикурова учения.
Омар даже вздрогнул! Давно хотелось ему ознакомиться ближе с прогремевшим этим учением. Но булгарин взглянув на Омара, тут же остудил его порыв:
– Нет, пожалуй, такому юнцу оно ни к чему. К Эпикуру прибегает человек усталый, битый, хмурый, который ищет отдохновения от мира с его бесконечными дрязгами. У тебя же все впереди. Успеешь.
Омар -
– Похоже, мне, при моих повадках, очень скоро придется прибегнуть к нему.
Руки тряслись у Хайяма, когда он взял у булгарина тяжелый свиток. Ровные четкие строки. Какая жалость! Греко-румийского языка он почти не знал, - запомнил лишь то, чему учил его, между делом, шейх Назир. Но ведь то, чего не знаешь, можно узнать!
– Не читаешь по-румийски?
– догадался булгарин по досаде в глазах молодого перса.
– Буду учить, если будешь, хотя бы помалу, давать на хлеб и вино.
– Смог бы. Когда закончу свой трактат. Но ты... ты-то откуда знаешь румийский? И вообще, откуда у тебя эта книга? Средь караванных охранителей грамотных вроде быть не должно.
– Как знать, - усмехнулся приезжий.
– А книга... она издалека. Ладно. Я вижу, тут все - свой народ. Так уж быть, расскажу о себе. Я, братья, никакой не булгарин. Я - рус.
– Неверный?
– ахнул Аман.
– Да, христианин, - подтвердил гость.
– Ты не бойся. Я не кусаюсь. Не шарахайся от меня. Вместе ели, вместе пили, - чего уж теперь. Имя мое - наше, славянское - Светозар. А христианское - Феодул.
– Эк откуда тебя занесло! Пейдул?
– переспросил Омар.
– Светозар, Пейдул... Не знаю, как по смыслу, на слух Светозар звучит гораздо лучше.
– И по смыслу - гораздо лучше, - ответил Светозар.
– Феодул значит «раб божий».
– У нас тоже старые, иранские, имена лучше звучали: Вартазар, Тигран, Ануширван. И тюркские: Алгу, Бейбарс, Тарагай. А нынче...
– Он потешно закатил глаза: - Абу Амр Ухайха ибн аль-Джулах, - чуть не задохнувшись, он сглотнул слюну, - ибн Абд аль-Ваххаб ас-Сафа! Кто, не зная арабского языка, может запомнить - и сказать, что это значит? Светозар-Пейдул...
Рассмеялись. И возникла между ними всеми сразу та особая близость людей добрых и честных, когда у них всех - одно сознание: они друг другу свои, и никто никому ничего плохого не сделает. Доверие. Четверо мусульман: ученый математик, дворник и безземельные селяне, совсем забыв о том, что Светозар - чужой по вере, слушали его повесть как индийскую сказку.
Родившись где-то в селе на Днепре, Светозар трех лет попал в печенежский полон. Десять лет пропадал в неволе. Потому-то он так хорошо знает степную речь. Средь волжских булгар может сойти за булгарина, средь тюрок туранских - за тюрка. Однажды русское войско, побив печенегов, освободило пленных. Человек одинокий, безродный, Светозар был определен послушником в Киево-Печерский монастырь.
– Вроде нашей ханаки?
– заметил Али Джафар.
– Вроде.
Здесь он заново приобщился к русской речи, научился письму и чтению, и румийский язык одолел, и еврейский. Грамота в почете на Руси. Но зато бит и обижен «многажды и без правды». Всего же обидней было ему за смердов, - ведь он сам из них: монастырь захватил всю землю в округе, и мужики через то впали в нищету. От печенегов - терпи. От князей своих - терпи. И еще - от бездельных монахов, ненасытных слуг божьих. Иль оно бесконечно, людское терпенье?
– Все как у нас, - вздохнул Омар.
– Большое зло накопилось в народе!
– продолжал суровый Светозар.
– Знаешь, в засуху: оброни в траву хоть искру малую, сразу вспыхнет вся степь. Так и тут - подвернулся случай. В позапрошлом году налетело с диких полей новое племя враждебное, кипчаки хана Шарукана, - на Руси их прозвали половчанами. На реке Альте пришельцы расколотили Князей Ярославичей, такого страху нагнали на них, что Святослав утек в Чернигов, Изяслав и Всеволод укрылись в Киеве. Бедный люд сбежался на сходку - вече, запросил у Изяслава коней, оружие, дабы отбиться от скопищ половецких. Изяслав отказал. То ли не захотел, боясь свой же народ, то ли негде было взять.
И сотворился бунт. Хотели убить Коснячка-воеводу, злодея, он убежал. На княжеском дворе устроили погром. Стефана, епископа Новгородского, гостившего в Киеве, удавили его же холопы.
– Епископ - вроде нашего муфтия?
– определил Омар.
– Вроде.
– Удавить святого муфтия?
– изумился Аман.
– А что? Поделом ему.
Толпа мятежных людей, поведал далее Светозар, напала на Киево-Печерский монастырь, чтоб захватить «в полатех церковных... имение их сокровена».
Он признался:
– Я вел тех людей. Ибо проведал путь в ризницу, хранилище богатств монастырских...
– Ограбить святую ханаку?
– поразился Усман.
– Зачем ограбить? Вернуть свое. И дотла разорить гнездо проклятых истинных грабителей. Житья от них не стало.
– Как у нас, - отметил Али Джафар.
– Ну, было больше крику, чем проку. Постигла нас неудача, - поник головой Светозар.
– Изяслав, бежав за рубеж, вернулся с войском Болеслава, польского царя, и учинил над нами расправу жестокую. Иных ослепил, иных - лишил живота. Мне удалось спастись. Попал я, после долгих мытарств, на Волгу, в славный Булгар, нанялся в охрану караванную - и вот уже здесь.
– А дальше?
– Назад мне путь заказан. Видно, так и буду бродить с караванами. Может, вернусь домой лет через десять-пятнадцать, когда забудется все.
Странно как-то стало у них на душе: будто земля широко раздвинулась и наполнилась гневными голосами. Мы, занятые всегда лишь собою, не знаем, что вот сейчас, сей миг, где-то далеко-далеко, в чужой стране, кипят те же страсти, что здесь, и люди, такие же, как мы, бьются за такой же кус хлеба.
– Похоже, у вас - все как у нас, - подвел черту Омар.
– Одного у нас не может быть; князей гонять, монахов бить. Мы народ послушный, смирный, богобоязненный.