Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
Али Джафар - с хитрецой:
– Не всегда мы были смирными! Богачи забывчивы. Народ все помнит. Мой дед - мир его праху - рассказывал: в Бухаре бедняки (давно это было) взбунтовались против царя, и помог им пришлый тюрк Абруй. Крепко досталось тогда ханам! Выкинули их вон из Согда. Но другой тюрк, степной правитель Кара-Чурин, подавил восстание. И был еще Муканна, вождь «людей в белых одеждах», который долго и храбро сражался против халифских войск. И не так уж давно, в Табаристане...
– А в Рометане, где селяне напали на Исмаила Самани?
– подал несмелый голос Аман.
– У нас, в Самарканде, Исхак ибн Ахмед бунтовал, - тихо заметил Усман.
– И карматы возмущались, - напомнил Али Джафар.
– Так что, как видишь, смелости нам не занимать.
– Ну, это когда происходило? Все в далеком прошлом, - уныло махнул рукою Омар.
– То, что хоть раз случилось в прошлом, говорил мой дед, - непременно повторится в будущем. Выпадет случай, опять подымем восстание, - прошептал Али Джафар, оглянувшись.
– Бунтуйте, бунтуйте, что толку?
– пробормотал Омар, внезапно задумавшись.
Бунтовать - дело Али Джафара и этих троих. Дело Омара - помочь бедному люду своими знаниями.
Если всего час назад ему было тошно даже думать о работе, то сейчас у него в груди заныло, руки затвердели от желания скорее взяться за перо и бумагу. Ибо теперь работа приобрела смысл. Чем быстрее он закончит трактат, тем скорее наступит мир на многострадальной земле. Не станет путаницы в алгебре - не станет раздоров средь людей. Ясность - честность. За работу! Сейчас же за работу...
– Вот что! Я тоже изгой. Я куплю твою книгу. Сколько дирхемов тебе дать за нее?
– Считать дирхемами я не умею: у нас монеты не в ходу. Гривны у нас, бруски серебра. От них отрубают сколько нужно.
– Зато мы с Али Джафаром умеем считать дирхемами, - наскреб охоты пошутить Омар.
– Мы с ним вместе книгу одну покупали.
– (Али Джафар, покраснев, хохотнул).
– Что ж, книга твоя старинная, редкая - даю за нее десять дирхемов. На, держи. Ты где ночуешь?
– В караван-сарае у Ходжентских ворот. Спросишь Хасана-Булгара.
– Хорошо. Я тебя найду. Будешь учить меня румийскому языку. Удобней бы здесь, но здесь я сам чужой.
– Разумею. Верно, придешь?
– Когда закончу трактат.
Пиши, любезный. Пиши свой трактат. Из калитки, ведущей во двор, на них глядел дворецкий Юнус.
С кумиром пей, Хайям, и не тужи о том,
Что завтра встретишь смерть ты на пути своем!
Считай, что ты вчера уже простился с жизнью,
И нынче насладись любовью и вином.
Молодой змей ненасытен.
Он стремителен в порывах ублаготворить свою законную прожорливость. Весь мир человеческих знаний и весь мир человеческих ощущений хотел постичь Омар ясным умом и чистым сердцем. Не потому ли такое важное место занимала в его душе Ферузэ, а теперь захватила Рейхан? Отчего бы и нет?
Он не видел ничего зазорного в их отношениях. Как и в той чаше чистого вина, что выпивал с устатку. Они ему на пользу. Он человек здоровый. Он до сих пор не знает - и до конца своих дней не узнает, что такое боль в животе и что такое зубная боль.
– Ты почему не взяла пять монет?
– сказал Омар, наливая ей чашу вкусного вина, когда Рейхан опять пришла к нему ночью, распространяя, в оправдание своего имени, пряный запах душистого базилика.
– Пять монет? Э!
– Рейхан беспечно махнула рукой.
– Все равно их не хватит на выкуп. И еще, ты меня... пристыдил. Я тоже хочу... платить за любовь - любовью. А там... будь что будет.
– Ах ты, златоглазое чудовище!
– Он с силой привлек ее к себе.
Напрасно Омар боялся, что она будет ему мешать. Наоборот! Рейхан дополнила, уравновесила жизнь. Работал он теперь без срывов, без сумасшедшего напряжения, перестал шарахаться от каторжного труда к тупому скотскому безделью. Все встало на свои места. Есть Рейхан. Есть вечерний кубок вина в награду за тяжелый труд. От них - спокойствие, уверенность, невозмутимое терпение.
Часто, считай, через день, приходил Мухтар. Позабыв о еде, о питье, о житье-бытье, они час, и другой, и третий колдовали с циркулем и линейкой над широкой доской, посыпанной пылью. Иногда выезжали за город, мерить участки. Но в ханаку, к дервишам, Омар не хотел больше заглядывать. Пусть Али Джафар с друзьями, как время приспеет, шарит у них в «полатех», чтоб захватить «имение их сокровена»...
Терпение терпением, но усталость все же берет свое. Железо и то устает, ломается. Зима позади. Если б Омара спросили, какой она была: морозной, снежной, влажной, сухой, он не сумел бы ответить. Он не заметил ее. Проглядел и весну.
И вот однажды, уже в начале необыкновенно знойного лета, взлохмаченный, бледный, Омар, потрясая линейкой и циркулем, накинулся на судью Алака и Мухтара, зашедших его проведать:
– Уравнения третьей степени? Решать их с помощью вот этих безделушек? Нет! Только с помощью надлежаще подобранных конических сечений. Конических сечений!
– Он совсем забывшись, схватил, как драчун, судью за грудь.
– Вернее, тех их частей, которые дают положительные корни. А?
– Согласен, родной, согласен!
– Судья попятился в шутливо-притворном испуге.
– Кто возражает? Уж мы-то намучились с ними, с треклятыми уравнениями!
– Вот.
– Омар сунул Мухтару чертеж.
– С помощью конических сечений?
– потрясенный Мухтар закусил губу, отер мгновенно вспотевший лоб.
– Верно. Иначе и быть не может. Поздравляю! Ты первый сказал об этом. Первый в мире.
...Пройдет 566 лет, прежде чем Декарт в Европе придет к такому же выводу, и еще 200 лет, пока это докажет Ванцель...
Омар опомнился, устыдился своей горячности.
– Разве?
– сказал он с недоумением. И радостно: - Да, и вправду! Но... как же раньше не догадались? Так просто...
– Ждали тебя. Не каждый год совершаются открытия.
– Да, да, конечно, - произнес рассеянно Хайям, опять переключаясь мыслью на свой трактат.
...Через десять-пятнадцать дней он выйдет во двор и с равнодушным, как у слепого, безмятежно-тупым выражением на лице, не стесняясь судьи, скажет Али Джафару: