Заклинатель
Шрифт:
– Василий Ярославович! Ну наконец-то! Уж заждался тебя и Андрея, ох, как заждался!
Боярина Ивана Кошкина, хозяина дома, было и не узнать. Разумеется, шрам через щеку никуда не делся, но краснота с лица сошла, сменившись светло-коричневым загаром, а реденькая по весне бородка теперь стала вполне благообразной и ухоженной: снизу будто разрезанная, она разводилась на стороны с легким закручиванием, подобно «буденовским» усам. Одет придворный боярин был в свободную ферязь, так щедро расшитую золотом и украшенную самоцветами, что она вполне могла заменить панцирь; рукава рубахи наружу выглядывали шелковые, тонкие и полупрозрачные, как вуаль. Красную соболиную шубу хозяин сбросил на скамью: чего красоваться перед своими?
– И ты здравствуй, друг
– И как он ныне?
– Все тот же, – дернул щекой боярин. – Тираны, бояре Шуйские, его, знамо дело, ни к мастерству ратному, ни к веселью обычному, ни к делам княжеским не подпускали. Одного, что узника, держали. Оттого и привык он един, что дуб на опушке, стоять. Все в светелке остаться норовит, с людьми знается мало, а доверяет разве мне, братчине нашей, да воспитателю своему. Я не сказывал? Воспитателя государева, Федора Воронцова, я из поруба выпустил, да дядюшку его, старого Ивана Вельского. Он уж и не ходил, старик. Хотя ныне вроде отлежался. Меня встречал в кресле, не на перине, как ранее. Еще иных сторонников великого князя отпустил, коих Шуйские заковали. Глинские многие в Москву воротились. Родственники государевы по матери его. Однако же стража возле Ивана наша стоит, от братчины. Иной он не доверяет, да и мы так просто пост свой не отдадим… – Кошкин широко улыбнулся. – Глинские сему не противятся. Шуйские зубами скрежещут, но сделать супротив воли государевой и сабель наших ничего не могут. Не станут же они сечу во дворце затевать! Тогда враз видно станет, кто против великого князя злоумышляет, на чьих руках его кровь.
– А нападение на великого князя, то, лесное… Расследовали?
– Нет, новик, – нахмурился боярин. – Не удалось. Я, как в Кремле, во дворце осмотрелся, послал людей, дабы старшего Шуйского, Андрея задержать. Но про то люд московский прослышал, что на князя великого злоумышляли, что более не при власти Шуйский. Разогнали на улице холопов, боярина Певина оттащили, да и забили вора на месте, на куски порвали. Ненавистен был больно. Посему от него ничего прознать не удалось. Из трех раненых душегубов ни един не знал ничего толком. Хоть и на дыбе, а все одно сказывали: наняли их в Литве ради ратного дела. А какого – сами не ведали. Указали к сече быть готовыми – они и пошли. Воеводу же средь павших не узнали. Ушел, подлец. Опознали двух бояр новгородских. Хотели в Новагороде сыск учинить, да родичи их клялись Богом, что не ведали о делах предателей сих, подарки богатые дарили, государю крест на верность прилюдно целовали. Просили мы у великого князя, чтобы позволил прочих Шуйских под стражу взять, но он не дозволил. Сказывал, прощает. Набожен он зело, а Господь велит прощать. На сем сыск и кончился.
И опять Андрей неприятно удивился тому, как точно совпадают реальные события с тем, что предсказывали Лютобор и зеркало Велеса. Покушение предотвращено – но покушавшиеся уцелели. И наверняка уже затевают новое нападение.
– Да-а, о чем это я… – задумчиво зачесал во лбу Иван Кошкин. – Э-э… бояре… Вы это… Стало быть, боярам Козе, Пашохину, Русину и Соколову завтра на службу в покоях великого князя заступать. А государь наш все больше у себя в светелке сидит, книжки читает, музыку сочиняет разную[16 – И неплохо сочинял, надо сказать. До сего времени нередко исполняются его «Праздник Владимирской Богоматери» (музыка и текст службы Ивана Грозного), канон Архангелу Михаилу и другие.]… Да! – наконец хлопнул он себя по лбу. – Вспомнил! Э-э… Здесь, пожалуй, пусть дворня новый стол накрывает, а мы пока в горницу наверху пройдем. Там вам расскажу все, о чем речь сегодня шла.
Заинтересованные члены братства по пиву поднялись вслед за хозяином на второй этаж, ступили в небольшую комнату, в которой было лишь бюро, два шкафа из красного дерева и столько же сундуков. Полутора десяткам людей тут оказалось тесно, но Кошкин проследил за тем, чтобы вошли все, выглянул наружу
– Государь наш на книжках да на сказках вырос, от мира истинного далек. Посему воля его странной показаться может, но она верна, вот вам истинный крест! Дословно ее слышал. Знает он, что пора ему в возраст зрелый вступать, желания испытывает к девкам, что в услугах по дворцу бегают. Почитай, шестнадцать лет государю. Ан набожен он… Ну вы и сами знаете. Без освящения Божьего ничего совершать не желает. Хотя, видать, хочется ему сильно. Возраст такой. В общем, други, замыслил великий князь жениться. Выказал такую свою волю!
– Вот как? А на ком, на ком? – наперебой со всех сторон загомонили бояре.
– Куда сватов зашлют, с кем уговоры ведутся?
– Родниться с кем станем? Со свенами? С ляхами? Англичанами? Немцами?
– По уму, так с англичанами надобно. У свенов смута, они не страшны. Ляхи – враги известные, с ними хоть целуйся, хоть пиво вари – а все едино подлянки творить станут.
– Да в прочей Европе вскорости одни османы править станут. А с Англией союз пригодится. Супротив сарацин и нам, и им защитой станет, да от ляхов подмога будет. Северный путь, к Холмогорам[17 – Англичане пронюхали про древний (он же – основной) русский торговый путь мимо скандинавского полуострова только в 1503 году. Забавно, что британцы считают этот год годом «открытия Архангельска». Можно подумать, до них там четыреста лет огромного портового города не стояло!], им показать можно будет, в обмен на помощь супротив соседей…
– А Иван кого выбрал? На какую сторону взгляд кинул? Неужто с султаном сближаться станет?
– Шуйские, сами понимаете, ни о чем таком ни с кем из государей христианских уговоров таких не вели, – заговорил снова Кошкин и хмыкнул: – Не ожидали, что доживет Иван до таких годков. Ан не пошло по-ихнему, здравствует государь… Да-а… Боярин Андрей, сделай милость, выгляни за дверь, нет ли там кого случайно?
Зверев, приоткрыв створку, высунул наружу голову. В горнице над лестницей было пусто и, главное – тихо. Никто, опасаясь обнаружения, не убегал.
– Так вот, други, – продолжил Кошкин, когда новик плотно затворил дверь. – Великий князь Иван, сказок и книжек начитамшись, такую волю высказал: собрать для него по всей Руси юных дев, сколько ни найдется, и привезти в Москву, пред его очи. Каковая из оных самой красивой, милой и разумной окажется, ту он пред Богом и людьми своею назовет. Женой, великой княгиней сделает. Понятно?
На некоторое время в горнице повисла тишина. Спустя пару минут боярин Петр Катанин недоверчиво переспросил:
– Сиречь, из простых девок выбирать станет?
– С отроком все понятно, бояре, – понизил голос хозяин дома. – Ему, вестимо, и невдомек, что в Кремле твориться станет, коли всех девок юных со всей Руси свести. И какой вой по весям подымется, и что рассмотреть всех единому человеку не по силам. Однако же указ есть указ, и сполнять его надобно. Как сможем. Мыслю, сотни дев ему для выбора достойного хватит, что скажете?
Гости промолчали, и боярин Кошкин продолжил:
– Стало быть, други, так решим. У вас у всех свои родичи есть, дщери, сестры на выданье. К осени, до Рождества, свезите их всех сюда, на смотрины. Неча всякому люду в деле важном мешаться. Коли из наших дев кого выберет, то, считай, всей братчиной с царем породнимся. Кто бы из нас в семью царскую ни вошел, мы ведь завсегда братья. Так, други?
– Так, так! Истинно так! – согласились гости, многие из которых, подтверждая свою честность, крестились и кланялись на красный угол.
Судя по всему, братчина намеревалась крепко держать государя в своих руках. Как говорится, отныне и до века. Приюту худородных приходил конец. Он превращался в братство власти.
– А теперь в трапезную, братья. Я изрядно устал за этот день. И… и… и… Ах, да! Боярин Василий, тебя с сыном завтра во дворец возьму. Послов казанских встречаем – вот на приеме государю и покажетесь. Хороший повод, дабы о встрече особо не спрашивать.