Заклятие короля

Пайпер Линдси

Сегодня он внимательно присматривался к охранникам. После атаки со спины — и по той причине, что он искренне считал, что все человеческое отребье выглядит одинаково, — он не был полностью уверен, те ли это двое, которые напали на него. Он хотел мести. Но сжал кулаки и продолжил ша­гать к баракам Королей Дракона. Охранники следовали за ним. Он уже и не помнил, когда в последний раз люди осме­ливались к нему приближаться.

Попытавшись спасти Нинн от неизбежного наказания, он потерял большую часть своего влияния в комплексе. Только новая победа — которая на данный момент была под сомне­нием, —

могла помочь ему возродить репутацию и доверие.

Зато Нинн впервые приняла его сторону и решила на­учиться контролировать свои силы.

Он постучал в дверь барака. Ему открыла старая измож­денная женщина из Индранан, по имени Улия. То, что когда-то было золотой безупречной кожей Короля Дракона, покры­лось морщинами и обвисло. Это удручало. Насколько Лето знал, ей было около двух веков. Согбенная. Седая. С глаза­ми, заплывшими пленкой до слепоты. Она не нуждалась в зрении. Дар телепатии и чужие глаза вполне заменяли ей собственные.

Одна из многих, многих причин, по которым Лето ее из­бегал.

Когда-то она сражалась в самых первых боях Клетки. Ее способности к телепатии стали легендой для тех, кто служил Астерам, — и наверняка для всех, кто боялся встретиться с ней на Конфликте. Старик предложил ей свободу лишь по­сле того, как берсерк из клана Пендрей изловчился отрубить ей ногу. Она отказалась. После десятков лет под землей внеш­ний мир потерял для нее привлекательность. Здесь, среди во­инов, ее жизнь имела смысл.

Внешний мир ужасает.

Эта позорная мысль заставила его стиснуть зубы до хру­ста. Он ничего не боялся. Его задевали лишь мысли о воз­можном разочаровании Старика и риске для семьи. Доктор Астер наверняка расскажет отцу о неповиновении Лето. Придется многое сделать, чтобы наставник вновь был дово­лен. Вот это важно. А внешний мир ничем его не привле­кал, поскольку не мог оценить умелого воина. Где еще он мог снискать славу живого бога? Нигде, только в Клетках.

— Юный Гарнис, — сказала она с усмешкой. — Никакого уважения к старшим? Никакого приветствия? Сейчас не вре­мя для разговоров.

Был девятый час вечера. Не лучшее время для бодрство­вания. В сутках Королей Дракона было двадцать шесть ча­сов. Десять для сна. Шестнадцать для действий. Суточный цикл Земли не действовал в подземелье. Лето не помнил, ког­да он спал в последний раз, что не могло не влиять на его по­ведение.

Он поражался тому, как Нинн и Короли Дракона могли подстраиваться под мир людей. Возможно, они адаптирова­лись, как Йета, научились жить с постоянной слабостью от недосыпа и отсутствия достаточного отдыха. Вполне веро­ятно, что это тоже влияло на способность Нинн взаимодей­ствовать с даром. Она никогда не прислушивалась к ритмам собственного тела.

— Моя неофитка. Ты наверняка слышала разговоры о ней.

— Кузина Гивы. Кто же устоит перед искушением собрать слухи? А теперь ее прочат тебе в партнеры.

— Как прикажет Старик.

Ее улыбка стала шире. Противоестественно откровенной для Короля Дракона. Улия обладала

живой мимикой, как и Харк, — но тот был просто назойливым шутом и кривля­кой. Лето с трудом привык к разнообразию выражений Нинн. Возможно, другие слухи — о том, что безумие Улии не уступало ее таланту, — могли оказаться правдой. Никто вне клана не знал, как работает дар Индранан. Лето было извест­но лишь то, что в этой маленькой, иссушенной старостью го­лове Улии обитало сразу три личности, сражавшихся за кон­троль. Примиряясь друг с другом только когда приходило время пробраться в чужую голову.

Он выпрямил спину, чтобы скрыть дрожь. Пендреев — и тех было легче понять. Простая сила и безмозглая ярость. Сат были скрытными, но очень умелыми Ворами. Тигони — когда прекращали играть в Трикстеров и возвращались к че­ловеческому мышлению, их способности концентрировать электричество могли и не раскрыться. Родной клан Гарнис — тут дело касалось лишь знания собственных слабостей и за­мены их на силу. Те немногие из клана Потерянных воины Клетки никогда не выходили на бой с Лето. По правде, он не знал, сможет ли убить кого-то из своего клана.

Но Индранан... Эти были невероятно подлыми и обла­дали настолько разрушительным даром, что тысячелетняя междоусобица расколола клан надвое. Северяне против Южан, и Индийский океан между ними. Представителей других кланов они убивали с той же решимостью, что и сво­их родных.

Отвратительный народец.

— Ее заблокировали при пробуждении дара, — сказал он. — Сейчас она хочет его вернуть.

— Как прикажет Старик.

— Что ты имеешь в виду?

— Он велел мне оказать любые услуги, которые ты попро­сишь для своей неофитки. Как ее там зовут?

Первой реакцией на слова Улии было удивление. Неуже­ли Старик делал столь высокую ставку на Нинн и был зара­нее уверен, что в одиночку Лето не справится с тренировка­ми неофитки? Истина — то, что Лето не мог представить ее тщательно подготовленной, — отозвалась стыдом, как копье, пробившее ребра.

И тут же Лето обратил внимание на некоторую стран­ность — ведьма Индранан не знала имени Нинн. Возможно, она с ним играла. Испытывала его терпение. Или притворя­лась старой забывчивой каргой. Впрочем, она могла и не знать имени Нинн. Могла не поинтересоваться или даже забыть.

А ведь ей предстояло работать с сознанием Нинн без ба­рьеров.

Лето еще в юности узнал, что мало кто говорит о блоки­ровании дара тех, кто им дорог. Еще меньше было тех, кто вдавался в подробности. Он мог судить лишь по двум слу­чаям: его собственном и Пэлл. С ним все прошло хорошо, взбесившийся дар удалось обуздать. Вторая попытка про­валилась, оставив после себя бездушную оболочку молодой женщины.

Церемонии были закрытыми не без причины — процесс заключался в соприкосновении двух разумов. И можно бы­ло воспользоваться уязвимостью тех, кто соскальзывал в тонкий мир из физического. И Лето тоже прошел через это. Что лишь добавило боли. Его телепат воспользовался шансом проявить не только ментальное, но и физическое превосходство. Тройные параллельные шрамы на лодыж­ках сохранились до сих пор. Не только шрамы — ему оста­лось кристально четкое, не меркнущее воспоминание о том, как он их получил.