Заклятие (сборник)
Шрифт:
Она с высокомерным презрением отвернулась и хотела выдернуть руку, но Юлий только сильнее стиснул ее пальцы.
– Не стоит так хмуриться и напускать на себя грозный вид! – сказал он. – Если вам люб Август, должен быть люб и я, выбора нет. И, – понизив голос, – я не в первый раз с вами говорю и руку вашу держу тоже не впервые. Часто, часто ваши слова, обращенные к Заморне, лились в ухо Вальдачеллы. И не только ваши. Здесь нет ни одного человека, мужчины или женщины, который не стоял, не сидел и не прогуливался рядом со мной в свете солнца, луны или свеч, неведомо для себя, неведомо для целого мира за исключением меня и моего брата-близнеца; да и он знал об этом далеко не всегда! Прекрасная графиня, хмурьтесь, но вы не можете меня ненавидеть!
– Клянусь жизнью, она будет тебя ненавидеть! – прорычал Заморна, который во время этой беседы неслышно зашел брату за спину. В следующий миг он отвесил тому звонкую пощечину. Юлий обернулся. Они замерли, глядя друг на друга. Зрелище было поучительное. Оба побагровели, оба свели брови, оба закусили губу, оба сверкали гневными очами – такие совершенно одинаковые, такие неразличимо схожие. Они и впрямь
– Что ж, – сказал герцог Веллингтон, – коли эта достойная пантомима окончена, я продолжу. Меньше чем через полчаса после того, как ворота замка вновь затворились, наступившую было тишину нарушил новый шум откуда-то из дальних комнат. Некоторое время я прислушивался, затем, поняв, что шум не стихает, а, напротив, становится громче, встал и быстро оделся. За дверью меня едва не оглушил пронзительный вопль; в дальнем конце освещенного коридора показалось маленькое существо, отчасти схожее с прислужниками моих сыновей Кунштюком и Фунштюком, только более щуплое и проворное. Довольно быстро я узнал Гарри Линдсея, десятилетнего проказливого чертенка, которого следовало пороть каждый день с рассвета и до заката. Он размахивал руками, хохотал и что-то выкрикивал на бегу. Я спросил, в чем дело – видимо, довольно сурово, потому что он отскочил вбок и замер на почтительном расстоянии.
– Идите к нашей мамке, милорд герцог, – сказал мальчишка, все еще смеясь, – они там все с ума посбесились, и она, и малые, и все женщины ейные. Малые орут, что дикие кошки, и еще там старик, которого Дэннис Лори пустил, и его прогнать не могут. Идемте, идемте, не пропустите потеху! Я туда, пока дверь приоткрыта, – и он пулей унесся прочь.
Я быстрым шагом пошел за ним. Чертенок нырнул в комнату, которой заканчивался коридор – оттуда и доносился шум. Я вслед за ним переступил порог, и хорошенькое же зрелище мне предстало! Комната была ярко освещена и, судя по наличию колыбели и прочего, переоборудована в детскую для двух высоких джентльменов, которые сейчас угрюмо смотрят друг на друга из разных концов зала. Точно посредине детской, под светильником, два кандидата в лимб, ростом не больше пядени [38] , августейшие близнецы трех часов от роду, катались в обнимку, коротко, пронзительно вскрикивая, словно хищные зверьки, и каждый со сверхъестественной злобой, наводящей на мысли об одержимости, силился задушить брата. Подле них стоял высокий тощий человек в черном, с широкополой квакерской шляпой в руке, которой он то и дело взмахивал, словно подзадоривая их драться ожесточенней. Лицо у него было очень хмурое и серьезное, а в том, как он, уперши руки в колени, смотрел на младенцев, читалась глубокая, хоть и комичная озабоченность. Гарри Линдсей скакал вокруг, хлопая в ладоши, ухмыляясь и поминутно восклицая: «Давай! Так его! Это лучше петушьих боев!» и тому подобное. В довершение картины миссис Линдсей рыдала, заламывала руки и громко причитала, однако не пыталась разнять бойцов. Две или три служанки на заднем плане тоже заливались слезами.
38
Лимб – область загробного мира, куда, согласно католическим воззрениям, попадают умершие некрещеные младенцы; «не больше пядени» – намек на приписываемую Жану Кальвину фразу: «В аду полно младенцев ростом не больше пядени» (23 см). Таким образом Шарлотта в одной фразе высмеивает разом и кальвинистов, и католиков.
Я, как только поборол первое изумление, попытался исправить дело, но тщетно: я не мог переступить через начерченный на полу меловой круг, хотя никакой видимой преграды передо мной не было! И все же она была – хотите – верьте, хотите – нет!
Позвали вдовствующую графиню Морнингтон, леди Изабеллу Сеймур, леди Айседору Хьюм, нашего друга доктора, сэра Александра, который тогда был совсем не такой, как сейчас, мистера Максвелла, юного Эдварда Лори, старого Дэнниса, Джейми Линдсея и еще несколько человек, но все без толку. Помню только, что Линдсей, старик суровый, отвесил сыну такую затрещину, что чуть не вышиб мозги, и пинками выгнал его из комнаты, приговаривая, что, мол, грешно потешаться, когда всех нас постигла Божья кара. Наконец потасовка утихла, видимо, оттого что главные участники выбились из сил.
Тогда человек в черном взял их на руки, положил в колыбель, несколько раз обошел ее по кругу, а затем громким, скрипучим голосом нараспев произнес какое-то стихотворное заклятие. Суть его сводилась к следующему: хотя родительское древо дало два побега, до времени они будут едины; с этого дня им нельзя находиться рядом – если смертные очи узрят принцев вместе или более двенадцати человек узнают, что их двое, один из двоих умрет. Артуру, младшему на минуту или две, досталась привилегия имени, славы, существования; на него же, если тайна будет раскрыта, должна была пасть кара. Эрнесту смерть не грозила, но его таинственный гость обрек уединению и безвестности. Под конец черный человек объявил, что заклятье будет действовать, покуда не увянет плод юного цветка, а дарительницу и дар не скроет земля. Засим он вытащил из кармана черный бумажник, достал визитную карточку, бросил ее на стол и с низким поклоном вышел. Карточка была самая обычная, и на ней значилось: «Генри Чортер. Оптовая торговля серой и углем. Набережная Стикса, неподалеку от ворот Гадеса, 18 июля, круговорот вечности».
С того самого дня заклятие держалось прочно и крепко. Чортер время от времени возвращался и повторял свои слова. Никакими силами нельзя было ему противостоять, а итог вы видите сами. Альгама оставался никому не известным, хотя ошибочно полагать, будто он никого
Теперь мне осталось лишь представить мою невестку, герцогиню Вальдачелла, маркизу Альгамскую, будущую королеву Веллингтонии. Подойдите сюда, Эмили. Она – единственная дочь богатого, престарелого и знатного герцога Моренского, чьи владения лежат к северу от Хитрундии, на берегу моря Джиннов. Эрнест впервые увидел ее, когда странствовал в тех краях, инкогнито и без свиты. Она была романтична, он тоже. Главным образом для удовлетворения собственного тщеславия он под видом безвестного и нищего искателя приключений пленил сердце Владычицы холмов, и лишь когда та поклялась ему в вечной верности, открыл ей тайну своего высокого рождения. Это стало решающим доводом и для девушки, и для ее отца. Они тут же и поженились; жениху в день свадьбы как раз исполнилось восемнадцать, невесте шел шестнадцатый год. Эмили по материнской линии происходит из древнего католического рода Равенсвудов, и сама она ревностная дочь Святой церкви. Со дня свадьбы они жили в замке Оронсей, стоящем в центре озера Лох-Сунарт, в десяти милях от города Кинрира, неподалеку от горы Бен-Карнах. И замок, и окрестные земли она принесла мужу в приданое. Там она имела счастье лицезреть его по шесть месяцев из двенадцати, потому что в остальное время он дурачился и проказничал вместе с таким же бессовестным негодяем в Витрополе и других местах. В этом браке родились двое детей: Эрнест Эдвард Равенсвуд Уэлсли, граф Равенсвуд, виконт Морнингтон, и леди Эмили Августа Уэлсли, которую, как я понимаю, воспитывают маленькой почитательницей Святой Девы. У меня все. Если хотите, можете устроить им перекрестный допрос.
Как только герцог закончил, Вальдачелла начал:
– Мужчины, женщины и дети, – сказал он, – я настаиваю, чтобы меня не считали чужаком. Я знаю вас всех вдоль и поперек. Джулия, не делай такое недоверчивое лицо: я смеялся и болтал с тобой часы, а то и дни напролет. Эдвард Перси, ты знаешь, что я тебя знаю, и ты тоже, сестрица Генриетта. Элиза и Джорджиана, не напускайте на себя чопорный вид – я читаю в ваших гордых сердцах. Зенобия, вы так же часто изучали древних и ругали современников с Юлием, как и с Августом. Миледи Фидена, знакомцем Лили Харт был я, а не Заморна. Миллисент, Орамар, безусловно, принадлежит Заморне, и Олдервуд тоже; мой брат женился на своей Флоренс в тот же год, что я на своей Инес. Однако в остальном рука Эрнеста так же часто направляла ваше счастье; я провел с вами день в Олнвикском замке чуть меньше месяца назад. Тетушка Луиза, Эрнест дразнил вас не реже Артура. Принцесса Мария, Доуро и Альгама – одно; выйдя замуж, вы поклялись быть мне сестрой, а до того Заморна был вашим Ильдеримом [39] не чаще меня. Скажите Эдит [40] , что вчера она своим мягким голоском очень серьезно читала мне нравоучения. Скажите Арунделу [41] , что он собственной кровью написал мне клятву вечной дружбы. Клянусь небом, вы примете меня как доброго знакомого, или кое-кому из вас придется худо!
39
Ильдерим (Иылдырым), тур. Молниеносный – прозвище османского султана Баязида I (1357–1403), прославленного своими победами, непредсказуемым характером, а также обширным гаремом.
40
Принцесса Эдит Хитрун, младшая сестра Фидены и принцессы Марии, супруги Эдварда Перси.
41
Фредерик Лофти, граф Арундел, близкий друг Заморны, муж принцессы Эдит.
Он умолк.
Все тут же объявили, что готовы исполнить его желание. Под гул возобновившихся поздравлений, возгласов удивления и радости позвольте мне опустить занавес.
PS. Роман едва ли может называться романом, если не заканчивается свадьбой, посему я немного отступлю в сторону и добавлю следующий постскриптум – возможно, единственную порцию достоверных сведений во всей книге.
Вчера в соборе Святого Августина его высокопреподобие доктор Стенхоуп, примас Ангрии, сочетал браком Уильяма Перси, капитана ангрийской лейб-гвардии, адъютанта его светлости герцога Заморны, и леди Сесилию, дочь графа Сеймура, племянницу герцога Веллингтона. Насколько нам известно, монарх Веллингтонии, одобряя решение жениха сменить коммерческую стезю на военную, сразу после церемонии вручил ему чек на десять тысяч фунтов. Приданое невесты составляет восемьдесят тысяч фунтов, а вдобавок она вскорости получит имение с годовым доходом почти в три тысячи фунтов – такое наследство оставил любимой племяннице недавно скончавшийся полковник Вавасур Сеймур. Мы пока не знаем, какую долю прибыли намерен выделить брату преуспевающий восточный коммерсант мистер Перси. На Бирже говорят, будто Шельма-младший во всеуслышание объявил, что будет исправно выплачивать Уильяму жалованье приказчика и ни штивером [42] больше.
42
Мелкая голландская монета, 1/20 гульдена.