Заклятые в любви
Шрифт:
Сразу после окончания средней школы, в мае, Эван выслал туда свое портфолио и получил высокие оценки, пройдя на следующий отборочный этап. Далее требовалось подготовить иллюстрированный проект, обосновав, почему именно ты достоин учиться в Беллстриде. Когда Эван прошел и второй этап, остался последний экзамен, самый жесткий. Решающий. На него нужно было явиться лично и за пять часов выжать всё, на что ты способен.
Не смотря на высокий прайс, ежегодно находились тысячи желающих поступить в Беллстрид, и только самые талантливые проходили эту мясорубку. На художественный факультет выделялось всего
Только Беллстрид.
И только повышенная стипендия, потому что без нее никак. Потому что обычной стипендии не хватит, а помочь им с больной матерью больше некому.
Все дело в том, что она слепла. Чтобы остановить болезнь и вернуть ей зрение, пусть даже не такое хорошее, каким оно было раньше, требовалась дорогостоящая операция и дальнейший реабилитационный период в клинике, под внимательным надзором врачей и сиделки. Только имея повышенную стипендию Эван сможет постепенно накопить на медицинскую страховку, а примерно через год и на операцию.
Мать была не в курсе его планов. После того, как ей провели обследование и озвучили диагноз, она смирилась с тем, что мир постепенно расплывается и темнеет, а однажды и вовсе навсегда померкнет в ее глазах. Больше всего ее тревожило то, что она не сможет видеть картины Эвана, наблюдать за его ростом и развитием как художника.
Эван никак не мог допустить ее слепоты.
Он был обязан получить двойную стипендию.
Плана «Б» попросту не существует.
Ну а если не выйдет… Он сгниет в Нью-Фолле вместе со своей бедной ослепшей матерью. Мысль об этом делала Эвана злым, наполняла жгучей яростью и желанием бороться до конца, используя любые методы.
Бросив картину незавершенной, Эван устало упал на кровать, думая о том, что уже завтра он обнимет мать на прощанье перед долгой разлукой. Он вспомнил, как та, ни секунды не колеблясь, собрала последние ценности и отнесла их в ломбард, чтобы оплатить сыну этот бросок в большую жизнь.
На глаза Эвана навернулись слезы, когда он думал о том, как часто матери приходилось жертвовать ради него всем. Работая кассиром в придорожном минимаркете и зарабатывая гроши, которых едва хватало на еду и оплату счетов, она все-таки находила средства для увлечения сына. Отказывая себе во всем, она каким-то чудесным образом все-таки обеспечивала талантливого сына кистями да красками.
И той гордости, что Эван вызывал в ней, ей было достаточно.
Она дала ему всё, что могла. Дальше все зависело только от него.
Совсем скоро Эван сможет доказать ей и всему остальному миру, чего он стоит. Он будет лучшим на этом чертовом экзамене. Он будет гениальным.
С этой непоколебимой установкой, ощущая всю тяжесть ответственности на своих плечах, Эван тревожно засыпал в своей кровати, проваливаясь в черноту. Но на тот момент он еще не знал, каким монстром способен стать.
Глава 2. Лишь неудачники уповают на удачу!
Вечерний Маунтен-Хилл встретил Эвана Грейсена шумом, ошалелыми мчащимися автомобилями и такими же ошалелыми спешащими людьми, разбросанными зажжёнными окнами высоток, запахом кофеен на каждом шагу с крохотными круглыми столиками у входа, цветастыми витринами круглосуточных магазинов, среди которых попадались очень любопытные книжные и художественные лавки, в которые он опрометчиво обещал себе заглянуть.
Эван смотрел на столицу из окна автобуса и не переставал удивляться. Рекламе, облепившей фасады; бесконечным торговым центрам чуть ли не на каждой улице, мимо которых он проезжал; а ещё тысяче фонарей, укутавших сумеречный город в теплый оранжевый свет.
Когда автобус затормозил на нужной остановке, Эван поймал себя на мысли, что его колени дрожат вовсе не от усталости (хотя он и правда чертовски устал), а от волнения. Забрав чемодан из багажника, Эван на всякий случай еще раз сверился с навигатором в смартфоне, и торопливо пошел вверх по улице, чувствуя себя точно как на свидании.
Попав первый раз в столицу, Эван очарованно крутил головой, рассматривая, вдыхая, вслушиваясь. Сердце мегаполиса билось и пульсировало. Эван кожей ощущал его импульсы так, что крошечные волоски на руках вставали дыбом, а по спине бегали мурашки.
Маунтен-Хилл отбивал ритм. Совсем не тот ритм, к которому привык этот парень. Ритм Маунтен-Хилла кричал о громких премьерах, о высоких амбициях, о знаменательных открытиях, о важнейших достижениях, о прогрессе и о самой сути жизни. И это казалось ему прекрасным.
Даже обветшалый, убогий хостел с неудобной скрипучей койкой воспринимался Эваном как подарок судьбы. Еще бы – он не на улице. Не в старом фургоне, и не в сарае с крысами. Сегодня он прибыл в самый потрясающий город, которому будет плевать, если закроется пара-тройка заводов.
Затолкав чемодан под кровать, Эван установил два будильника (просто на всякий случай), заправил хрустящее постельное белье и устроился поудобнее на жестком матрасе. Ему казалось, что исполнение мечты уже так близко, что стоит протянуть руку – и схватишь. Измотанный долгой дорогой, он блаженно улыбнулся этим мыслям и тут же провалился в сон.
* * *
Проснувшись еще до будильника, Эван выпрыгнул из кровати и помчался в душ, что-то весело напевая себе под нос. Наверное, когда чего-то очень долго ждешь, и когда мечта уже стоит на пороге, будильники всегда ни к чему. Радостное волнение захлестывает еще во сне и мозг сам подает сигнал, что уже наступил рассвет. Что настало, наконец, то желанное, совершенно потрясающее, незабываемое утро новой жизни.
Утро новой жизни – таким оно и было для Эвана. И оно стало еще лучше, когда Эван воочию увидел Университет Искусств Беллстрид. Здание Университета выделялось на фоне остальных и больше походило на сказочный дворец или помпезное здание парламента, подчеркнутое ухоженным парком с круглым фонтаном посередине. Обитель избранных. Пускай Эван множество раз видел Беллстрид на снимках в Интернете, в реальности он производил гораздо более сильное и величественное впечатление.
И хотя до экзамена оставалось еще полтора часа, к распахнутым высоким дверям прямо сейчас двигалась целая толпа соперников. Хотя какие они ему соперники? Так, серая масса, не достойная его беспокойства.