Заключенный
Шрифт:
Я ухмыляюсь.
— О, мы проберемся туда. Не беспокойся, я доставлю нас туда.
Тревога плескается в ее взгляде.
— Ты имеешь в виду взлом?
— Это зависит от кое-чего. Ты собираешься помочь нам? — спрашиваю я.
Стоун бросает на меня мрачный взгляд. Может быть, нас обманывают. А может, и нет. Она поимела нас. Она чертовски удивительна.
— Может быть, — говорит она.
— Нет, не «может быть», ты помогаешь нам, — говорю я.
Стоун пялится на меня во все глаза.
— Она просто хочет свалить и
Я поворачиваюсь к Эбби, и что-то вроде понимания возникает между нами.
Может, она попытается уйти. Может, и нет. Я больше ни черта не знаю. Все, что я знаю, — она моя.
— Она поможет.
— Она не часть этого.
Я тот, кто отбывал срок. Я был любимцем внизу, в той дыре. И никто не захочет быть таким любимцем.
— Я хочу, чтобы стала частью.
Конечно, ребята со мной, но с ней это по-другому, и внезапно, я хочу ее в деле, она нужна мне. Я смотрю в ее карие глаза, но обращаюсь к Стоуну:
— Она идет. Ты сказал, что он — мой. Что работа — моя. Это означает, что правила — мои.
31 глава
Грейсон
Мы находимся в главной комнате, внося последние штрихи в наш план.
Это забавно. Мы так давно хотели отомстить, но сейчас время расплаты приближается, а я не чувствую себя счастливым. Оглядываюсь на парней, с которыми мы так много прошли вместе, и за которых я бы отдал жизнь, и знаю, что никто из них не чувствует себя счастливым.
Эбби сидит в углу, читает. Я приглаживаю рукой выбившуюся из прически прядь ее волос, чувствуя себя от этого счастливым.
Я потратил последние несколько дней, восстанавливая силы, и много спал. Я сказал ребятам пойти купить Эбби хорошую одежду и нижнее белье, которые она выбрала из каталога, и кучу книг, и она почти все время была рядом со мной, за исключением того времени, когда мы с парнями замышляли что-то.
Стоун полирует пули за столом. Он уже предвкушает смерть губернатора, слыша, как тот кричит от боли. Стоун причинит ему боль, а затем я исполню главную обязанность.
Много значит — то, что он отдал это мне, потому что я знаю, он очень хочет этого сам.
— Пойдем, — тяну Эбби за руку.
— Секунду, — говорит она. Всегда хочет дочитать главу. Всегда еще глава.
Я беру ее за руки и закидываю к себе на спину.
— Эй! — Она сопротивляется, и книга с глухим стуком падает на пол. Я всегда делаю это — лишаю ее места. Она на моем здоровом плече, но это все равно убивает мое больное плечо.
— Мы уходим отсюда, — я рычу так, как она помнит. Первобытно. Так, как лев-самец будет усмирять свою самку.
Вижу, как парни смотрят на меня, когда разворачиваюсь с ней и ухожу.
Она вырывается, но сейчас это только для вида.
— Грейсон.
Слышу возбуждение в ее голосе, и как она задыхается. Она получает
Иду по коридору, позволяя ей сопротивляться. Захожу в свою комнату и кладу ее на кровать. Она поднимает взгляд, ожидая. Моя. Настолько моя, что меня это пугает.
— Какие вы неразлучные, — говорит она, смотря напряженным взглядом. — Это восхитительно. То, как вы выжили и провели друг друга через все это.
Я не знаю, что с этим делать, поэтому подталкиваю ее и удобно устраиваюсь рядом.
Она смотрит на мое лицо, затем укладывается ближе ко мне, прослеживая пальцами контуры символа шрама на моей руке. Мы лежим, как два растения, впитывая тьму, как солнечный свет.
Каким-то образом я могу понимать ход ее мыслей. И я знаю, о чем она хочет спросить еще до того, как она делает это.
— У вас у всех есть это? — говорит она, прослеживая его пальцами вверх и вниз.
— Да, — шепчу я.
— Двусторонние оси, образующие «Х». Вы сами сделали это?
Другой рукой я откидываю прядь волос с ее лица.
— Что ты можешь сказать об этом?
Слабая улыбка появляется на ее губах. Потому что топоры сделаны довольно грубо.
— Алебарды, — говорю я. — Мы нашли изображение в одной из заплесневевших энциклопедий, которые привыкли читать в подвале.
Она кивает.
— На протяжении долгих лет, когда мы пытались давать отпор, они замаскировывали наши синяки и не давали нам есть. Мы хотели получить массу царапин или кровоподтеков, чтобы, знаешь, «испортить товар». У них было множество способов контролировать нас, но мы нанесли друг другу этот символ за несколько дней до того, как все закончилось. Выцарапали глубоко в наших руках заостренными гвоздями. Мы были старше, Стоуну было пятнадцать, и он был чертовски сильным. В тот момент мы собирались выбраться или умереть.
— Так вот что это такое? Своего рода боевая раскраска?
Я замолкаю, потому что это не то, что мы рассказываем за пределами нашей группы, но затем понимаю, что она не «за пределами». Для меня она внутри, среди нас.
— Это часть клятвы, которую мы дали: один клинок, чтобы защитить моих братьев, другой, чтобы отомстить.
— Это твоя клятва?
— Это наша клятва.
Она проводит пальцем по линиям топоров.
— Если я посмотрю газетные статьи пятнадцатилетней давности, найду ли я там кровавое нераскрытое преступление?
— Да, — говорю я.
Эбби просто ищет зацепки. Я задерживаю дыхание, задаваясь вопросом, что она собирается сказать.
Потоки лунного света проникают через высокое окно, добавляя блеска ее темным волосам, заколотым на голове, и скулам, таким выделяющимся и в то же время хрупким.
— Я думаю, это прекрасно, — говорит она, наконец.
Я выдыхаю с облегчением. Может быть, я даже чувствую своего рода покой.
Эбби прищуривается.
— Ты жил в этом отеле пятнадцать лет?