Заключительный аккорд
Шрифт:
— Тем лучше. А кто сдерживает танки?
— На правом фланге огневая позиция двух противотанковых пушек, на левом пушек нет, одни противотанковые надолбы.
— Хотелось бы взглянуть на наших артиллеристов. Посыльный на месте?
— Мюнхоф!
Мюнхоф по-пластунски подполз к окопу. Было видно, что сильный артиллерийский огонь его пугает.
— Ефрейтор Мюнхоф прибыл, — доложил он.
— Проводите командира полка к обер-лейтенанту Клазену, — приказал ему Найдхард.
Брам встал.
— Ну пошли! — В голосе майора чувствовалась уверенность.
Мюнхоф чуть рот не раскрыл от удивления.
«Идти не сгибаясь при таком обстреле?» — подумал он и сделал перебежку, укрывшись за стволом огромного бука.
Брам, как ни в чём не бывало, шёл за ним, держа руки в карманах своего дырявого кожаного пальто. С тех пор как в его жизнь вошла Урсула, он не имел желания испытывать судьбу, но вести себя иначе, когда все считали его неуязвимым, он уже не мог.
— Да, мне это теперь действительно необходимо, — тихо прошептал он.
Мюнхоф не переставал кланяться пулям и осколкам. И всякий раз, поднимая голову, он встречался глазами с Брамом, который, казалось, не замечал убийственного огня противника.
Полуразрушенный окоп Клазена находился позади ствола лохматой ели. В левом углу его сразу же пристроился запыхавшийся Мюнхоф. Между корней деревьев висел телефонный аппарат. Небритый штабс-ефрейтор монотонным голосом передавал на бургенландском диалекте донесение в штаб. Тут же валялись патроны, фаустпатроны, бинты, ракетница, чай и сигареты. В правом углу окопа стоял ручной пулемёт. Под ним в типе лежали оборонительные гранаты.
Обер-лейтенант отнял бинокль от глаз:
— Ничего не поймёшь, господни майор. Или мы их больше не интересуем, или они решили и дальше лупить нас из пушек. — И, обратив внимание командира полка на несколько лощин, занесённых снегом, добавил: — Хотя мы и не спускаем с них глаз, невозможно сообразить, что именно они могут нам ещё преподнести.
Браму нравился этот бледный артиллерист с таким миролюбивым лицом.
«Этот не дрогнет, если даже несколько снарядов одновременно разорвутся вблизи его НП, — подумал майор. — Стоит прямо, голову не прячет».
— А почему им не атаковать Сеп-Вит отсюда? — спросил он вдруг Клазена.
— Я лично атаковал бы эти груды развалин с юго-востока, чтобы дать понять обороняющимся, что в рейх им путь заказан, — ответил обер-лейтенант.
— Вы полагаете, что они бросились бы удирать?
— Думаю, что у Эйзенхауэра на этот счёт свои соображения.
— Полагаю, эти никчёмные руины могут заинтересовать командиров мелких подразделений, — заметил командир полка.
— Когда мы наступали, Сен-Вит считался важным стратегическим пунктом. Теперь же вы называете его никчёмными руинами.
Брам взял в руки бинокль и медленно осмотрел местность.
— Вряд ли мы удержим Сен-Вит, но к Западному валу мы отойдём. Сумеем отойти, — высказал он своё мнение.
«Интересно, почему шеф пришёл именно ко мне? Разве у него как у командира полка нет более серьёзных дел, да ещё в такой обстановке?» — мысленно спросил себя Клазен и начал шарить в своём вещевом мешке, где у него лежало несколько плиток шоколада. Он знал, что у майора всегда был отменный аппетит. Однако пальцы натыкались лишь на автоматные магазины да чёрствые хлебные корки. С глухим стуком шлёпнулся на глинистую землю серебристый кольт. Никакого шоколада в мешке почему-то не оказалось.
Брам оглянулся на стук.
— Хорошенькая вещица. Дайте-ка мне на неё взглянуть. — Он взял пистолет в руки. — Трофейный?
Клазен сделал вид, что не расслышал вопроса.
— Огонь ослабел, воспользуемся временным затишьем и пройдём на запасный НП, — предложил Клазену командир полка. Они вошли в кусты терновника.
— Я нашёл эту трещотку на земле и взял себе, — после долгого раздумья ответил Клазен на вопрос о пистолете.
— Взял себе? Какая романтика!
— Это пистолет одного капитана.
— Американца?
— Нет, господин майор! Нашего капитана.
— Интересно. Расскажи-ка!
Обер-лейтенант пристально посмотрел на майора. Обычное лицо: в меру продолговатое, в меру круглое, со слегка выступающими скулами, волевой рот и подбородок, мутные, как после хорошей попойки, глаза.
— Тут есть любопытная пробоина, — сказал Клазен и поднёс кобуру к глазам майора.
В кобуре виднелось отверстие круглой формы с обгорелыми краями, вокруг него мелкие, пепельного цвета, пятна порохового налёта. Брам вопросительно взглянул на обер-лейтенанта.
Майор провернул барабан. В нём не хватало одного патрона.
— Послушай-ка, — произнёс Брам, — этой штукой действительно кто-то воспользовался. — Глубоко вздохнув, он повертел кольт в руках.
В наступившей тишине раздался крик одинокой птицы. Она покружилась в редких лучах солнца, проникших сквозь ветви, и скрылась между деревьями.
Клазен вновь глянул на своего командира.
— Не иначе как кто-то пустил в себя пулю. А потом я нашёл эту игрушку.
Брам, не слушая последних слов Клазена, подумал о том, что каждый случай членовредительства требует самого сурового осуждения, тем более сейчас, когда в Арденнах идут такие тяжёлые бои, когда войска отходят.
— Ну а дальше что, Клазен?
— Я сделал вывод, что командир одного моего дивизиона стрелял себе в левую ногу.
— Скажи, Клазен… — Брам замолчал, подыскивая подходящее слово.
— Давайте на минуту забудем о чинах, чтобы я смог откровенно высказаться, — перебил его Клазен. — Это Зойферт ранил себя, чтобы избежать фронта. Он испугался и решил выйти из игры, чтобы избежать всех ужасов войны.
Американцы, видимо, кончили распивать кофе: снова заговорили пушки, снова снаряды обрушились на участок леса, где находились немецкие позиции.