Заключительный аккорд
Шрифт:
Пятнадцатого января 1945 года главный историограф вермахта в журнале боевых действий записал: «Снабжение будапештской группировки поглощает значительную часть горючего и смазочных материалов, находящихся в распоряжении люфтваффе на правом фланге Восточного фронта». Однако, несмотря на это, судьба венгерской столицы была уже предрешена.
Рим, Париж, Гаага, Брюссель и Люксембург, Тирана, Белград, София и Бухарест были освобождены от гитлеровцев во втором полугодии 1944 года. Но ни один из этих городов не пострадал так жестоко от фашистского нашествия, как Варшава.
На рассвете пятнадцатого января севернее Варшавы заговорила артиллерия 47-й армии. В течение почти целого часа продолжалась артиллерийская подготовка. Поднявшаяся в атаку пехота, преодолев ожесточённое сопротивление противника, вышла к берегам Вислы и Нарева. Первыми переправились по льду Вислы на её левый берег и прочно там закрепились небольшая группа пехотинцев и рота автоматчиков.
На следующий день, форсировав Вислу, части 47-й армии заняли плацдарм на её левом берегу, охватив Варшаву с северо-запада, и подошли вплотную к руинам города.
В ночь на семнадцатое января перешла в наступление 1-я армия Войска Польского. Её 2-я пехотная дивизия успешно форсировала Вислу и развернула наступление с севера. Части 6-й пехотной дивизии форсировали Вислу в районе Праги. Наступление дивизии поддерживал своим огнём советский особый дивизион бронепоездов. Ведя непрерывные бои, войска 1-го Белорусского фронта и 1-я армия Войска Польского утром семнадцатого января ворвались в Варшаву. Ожесточённые бои развернулись на Маршалковской улице, на Новом Святе, на Аллеях Иерусалимских и в районе главного вокзала. В полдень советские и польские воины завершили ликвидацию фашистских оккупантов в городе.
Понтонная переправа, наведённая через Вислу севернее Варшавы, содрогалась от разрывов снарядов и бомб, когда колонна машин из подразделения майора Тарасенко переправлялась на другой берег, Зловещие тени трёх гитлеровских бомбардировщиков висели над переправой, выискивая цели и нанося удары из-за серых туч утреннего неба. Но скоро в небе замелькали белые вспышки разрывов: это открыла огонь советская зенитная артиллерия. Не выдержав шквала огня, бомбардировщики с рёвом, переходящим в истошный вой, скрылись за облаками.
На горизонте стояла вертикальная завеса дыма и огня. Снег вокруг был чёрным. Улицы, площади, подвалы и даже руины Варшавы были заблаговременно заминированы гитлеровцами.
Хельгерт, Хейдеман и Шехтинг, сидя в кузове грузовика, смотрели на город и не верили своим глазам. Города не было. Вместо домов в необъятном хаосе громоздились развалины, и лишь в том квартале, где размещалось гестапо, одиноко торчало несколько строений. Кое-где на улицах появлялись жители города, вышедшие из глубоких подвалов. Иногда раздавались отдельные выстрелы.
На площади Унии Любельской головная машина остановилась. Тарасенко вышел из кабины. Хельгерт и его товарищи выпрыгнули из кузова вслед за майором. Осмотрелись. Сквозь густой дым навстречу им двигалась группа женщин. Лица их, словно высеченные из камня, были усталыми, бледными, почти серыми. В руках у одной из женщин были какие-то цветы, какие именно, сказать было трудно, по самые настоящие живые цветы. Трудно было представить, где она могла их достать в разрушенном городе, да ещё в январскую стужу. Не иначе цветы каким-то чудом сохранились в горшках. Со слезами радости на глазах женщина преподнесла их Тарасенко.
Одна из женщин подошла к Фрицу Хельгерту. Она была страшно худа. По виду ей можно было дать лет пятьдесят.
Хельгерт смотрел в её глаза, в которых тлела пока ещё робкая радость освобождения, радость свободы. Он видел цветы и чувствовал за своей спиной напряжение товарищей.
«Для этой женщины я не немец, а боец с красной звёздочкой на шапке. Поэтому я не должен ей говорить, что я не русский. Она этого сейчас не поймёт…» — подумал Фриц.
Женщина вдруг обняла Хельгерта, и он ощутил прикосновение её губ на своей щеке, услышал славянский говор. Он в ответ поцеловал её серое, залитое слезами, изнурённое лицо и почувствовал радость и стыд одновременно.
Зарокотали моторы. Машины двинулись дальше, на запад, туда, где свирепствовала битва. Прага, Вена и Берлин ждали ещё своего освобождения.
В послании Крайовой Рады Народовой Советскому государству говорилось: «Польский народ никогда не забудет, что он получил свободу и возможность восстановления своей независимой государственной жизни благодаря блестящим: победам советского оружия и обильно пролитой крови героических советских бойцов. Переживаемые сейчас нашим народом радостные дни освобождения от германского ига ещё сильнее укрепят нерушимую дружбу между нашими народами».
Хлопьями падал снег. Автомашины подпрыгивали на ухабах, объезжали глубокие воронки. Весь вид местности — поваленные деревья, искорёженная дорога — свидетельствовал о том, что здесь прошли тяжёлые бои. Полу-сгоревшие остовы танков с чёрными крестами на бортах, раздавленные пулемёты и миномёты, перевёрнутые противотанковые пушки. По обочинам дороги то тут, то там виднелись могильные холмики, валялись вздувшиеся туши лошадей, брошенные полевые кухни, разбитые снарядные ящики. Навстречу основному потоку машин, в тыл, двигались санитарные машины и иногда попадались вяло плетущиеся кучи апатичных ко всему пленных.
За четыре дня наступления войска 1-го Белорусского фронта разбили главные силы противника, прорвали оборону врага на протяжении всего фронта. Передовые танковые части фронта продвинулись на глубину свыше ста километров.
Майор Тарасенко свернул с шоссе и заехал со своей колонной в покинутую и полусожженную деревню, чтобы заправиться горючим и водой и дать людям немного отдохнуть, попить чаю.
Фаренкрог подошёл к машине, в которой ехал Хельгерт. Тот в глубоком раздумье жевал кусок хлеба.