Заключительный аккорд
Шрифт:
— Это нашли у него…
— Она не принесла ему счастья, — тихо прошептала Зина.
Майор понимал, что в этот момент должен был сказать, что он очень сожалеет, но в то же время чувствовал, что не может подобрать нужных слов…
Тем временем Шехтинг выяснял отношения с начпродом Иваном Добрушкиным, выклянчивая у него две бутылки водки, а ещё лучше — три. Основным аргументом Шехтинга было то, что пятеро разведчиков дважды переходили через линию фронта, побывали в логове противника, вернулись живыми и теперь хотели бы отпраздновать своё возвращение.
Бендер и Хейдеман кивками поддерживали товарища. Однако уговорить начпрода было не так-то легко.
— Ты же знаешь, Иван, что сегодня у меня юбилей, так сказать: двенадцать лет назад меня призвали в армию Гинденбурга, — шутил Шехтинг.
— И это ты называешь причиной для выпивки? — Брови начпрода удивлённо поползли вверх.
— В той армии я прослужил одиннадцать лет!
— Ну и что? — В голосе начпрода было столько твёрдости, что друзья поняли: водки он не даст даже по приказу Тарасенко.
— Но ты забыл, Иван, о том, что двенадцатый год я полностью прослужил в Красной Армии.
Иван обрадованно схватил Шехтинга за руку и потряс её:
— Ты уже почти русским стал… Таких, как вы, мало… — И он по очереди похлопал Шехтинга, Бендера и Хейдемана по плечу, а затем выдал им по бутылке водки.
Через пять минут все трое уже сидели в своей землянке, однако настроения не было, несмотря на то, что достали водку. Хельгерт лежал в лазарете, а Шнелингер и Григорьев уже никогда не сядут с ними за стол…
— Если бы не было войны, тебя сегодня демобилизовали бы. И превратился бы ты в служащего, у которого в кармане вместо служебной книжки лежит паспорт, — сказал Хейдеман Шехтингу.
— Да, я представляю себя чиновником где-нибудь в таможне или в адвокатуре.
— А я думаю, что, когда ты вернёшься на родину после войны, тебя будет ждать работа и поважнее. Как там сказал Иван: таких, как мы, мало…
— Мы выбрали правильный путь и, несмотря на то что ещё не так давно были военнослужащими вермахта, перешли на сторону Советской Армии, — тихо сказал Бендер. — Но ведь на такой шаг отважились очень немногие, буквально единицы. Немецкие коммунисты и антифашисты сражаются на своих местах, они есть даже в партизанских отрядах. Однако уполномоченные Национального комитета «Свободная Германия» рассчитывают на то, что к ним присоединятся сотни и сотни. А каков результат их работы? Солдаты вермахта отравлены идеями фашизма. Германским империалистам удалось ввести в заблуждение миллионы простых людей и мобилизовать их на эту преступную войну. Пропаганде и агитации, которыми мы занимаемся, почти никто не верит, и потому случаи перехода солдат вермахта на сторону Советской Армии, к сожалению, единичны. Немецкий народ нужно освободить извне, так как сам он не в состоянии сбросить с себя ярмо фашизма.
— Как сказал Добрушкин, это делает нам честь, — заметил Хейдеман.
— Честь? — Шехтинг задумался. — А вы помните, как мы сидели в окопах у Нарева? Помню, как-то вечером пришёл к нам Хельгерт, печальный какой-то. Начал говорить о чести. Как сейчас помню, он сказал мне так: «Шехтинг, старина, вам повезло в том, что вы, согласно гитлеровскому уставу, не имеете чести. Вся ваша честь заключается в том, чтобы не открывать рта».
— А вот сегодня нас объединяет честь в высоком понимании этого слова.
— Потом он начал расспрашивать меня о детях, а затем уронил голову на руки и заплакал.
— Я до сих пор никак не могу понять, как он, раненный, мог всё вытерпеть, — сказал Бендер.
— А мне непонятно наступившее на фронте затишье. — Хейдеман вынул из кармана лист бумаги. — Я прослушал несколько немецких радиопередач и кое-что записал. Вот, например: «Сводка за восьмое декабря: на территории Венгрии идут ожесточённые бои с противником по всему фронту. Девятого декабря: на фронте между Восточной Словакией и Курляндией продолжаются бои местного значения. Десятого декабря: на остальных участках Восточного фронта временное затишье…»
— Ну и как же ты такую обстановку оцениваешь?
— А очень просто: в Венгрии группа армий «Юг» вот-вот будет полностью разгромлена. Командование вермахта само своими скверно завуалированными сообщениями признает поражение.
— Ну а затишье на других участках Восточного фронта?
— Тут трудно сказать что-нибудь определённое: или русские готовят что-то серьёзное, или Адольф задумал что-то нехорошее.
— А почему бы ему и не использовать это затишье для неожиданного нападения? В Италии англичане не продвинулись ни на метр, на участке Западного вала янки наносят гитлеровцам удары.
— Неужели такие люди, как Кейтель или Гудериан, не понимают значения плацдарма на Висле и у Нарева?
Бендер покачал головой и сказал:
— Наш плацдарм под Барановой сам по себе является, можно сказать, идеальным исходным рубежом для большого наступления.
В этот момент в землянку вошёл Фриц Фаренкрог. Последние слова Бендера он услышал и, как бы продолжая его мысль, проговорил:
— Пора наконец взять курс на Берлин! Я мысленно уже вижу, как мы туда двигаемся.
— За это давайте и выпьем!
Хельгерт шёл очень медленно, однако ни на что не опирался даже тогда, когда спускался по ступенькам в командирскую землянку. Позади него шли Бендер и Фаренкрог.
Майор Тарасенко поднялся из-за стола.
Поднеся руку к козырьку, Хельгерт доложил:
— Товарищ командир, докладываю о возвращении. Задание, к сожалению, выполнить не удалось. Григорьев и Шнелингер погибли. — Голос у него был глухой.
Майор осторожно обнял Хельгерта.
— Вам было тяжело. С трудом, но могу представить, что вам за эти две недели пришлось пережить. — Эти слова были сказаны с участием, но без особого воодушевления.
Хельгерт поймал на себе внимательный взгляд май-ора.
— Расскажите всё подробно, чтобы мы могли извлечь из этого уроки. Скажите, что, по-вашему, помешало вам выполнить задание, товарищ Хельгерт?
— Во-первых, пилот несколько отклонился от курса. Во-вторых, правый мотор был повреждён осколком зенитного снаряда.
— По этой причине вы вынуждены были прыгнуть с парашютом, и Шнелингер получил серьёзную травму, — прервал Хельгерта майор. — Об этом мне уже докладывал Бендер.
— Я допустил ошибку, — продолжал Хельгерт, — когда повёл всю группу в госпиталь. К тому же я минут на десять отлучился от ребят. Если бы в госпиталь был направлен один Шнелингер, задание, возможно, удалось бы выполнить.