Заключительный аккорд

Хофе Гюнтер

Клазен снова пожал плечами.

Неожиданно подполковник опомнился: здесь не заседание военного трибунала, а он не судья; сейчас ему положено заниматься организацией наступления, а не читать нотации подчинённым, поэтому он решил незаметно отступить.

— Как только закончатся боевые действия и я освобожусь от дел, я вами займусь как. следует. И я вам обещаю, что распутаю клубок вокруг убийства капитана Альтдерфера, в котором вы сыграли довольно некрасивую роль… — Подполковник махнул рукой и, не попрощавшись,

направился в ближайшие тылы.

«Всё, что он мне здесь сказал, не больше чем угроза, которую он, однако, не сможет привести в действие», — подумал обер-лейтенант, но на душе у него было отвратительно.

Линдеман, широко шагая, вышел из полутёмного хвойного леса и пересёк открытую местность, засыпанную снегом, которая лежала перед самым населённым пунктом. Зеехазе, отстав на два-три шага, следовал за ним, словно тень. А шагах в десяти за ними — Клейнайдам, о котором ходила недобрая молва, обвинявшая его в гомосексуализме.

Справа от них тянулось обезображенное разрывами снарядов и мин железнодорожное полотно, которое чуть дальше поворачивало на север, огибая Бютгенбах.

Зеехазе двигался осторожно, подолгу наблюдая за тем, что делается возле близлежащих домов. Однако не похоже, чтобы там были люди. Разве что время от времени то слева, то справа раздавался одиночный винтовочный выстрел.

— Дружище, посмотри-ка вон туда! — Зеехазе ткнул вытянутой рукой в сторону американских палаток, которые выстроились в ровный рядок.

— Может, они сейчас как раз заснули? — заметил Линдеман и молча направился к палаточному лагерю, который казался безлюдным. Кругом ни одной живой души. Земля вокруг палаток вспахана снарядами. Неподалёку от палаток виднелись два джипа, застрявшие в снегу по самые оси колёс. Возле палаток валялись брошенные сапёрные лопатки, стрелковое оружие, предметы обмундирования, пакеты с пайком, консервные банки. Всё это давало основание предполагать, что янки дали дёру.

Линдеман откинул заледеневший полог ближайшей палатки. В ней стояли шесть грубых топчанов, на которых лежали скальные мешки и валялись противомоскитные сетки. Посреди палатки — стол и табурет. Похоже, что тут располагался связист или радист.

На столе стояла большая жестяная банка co сгущённым молоком, в крышке которой были прорезаны две дырки.

Клейнайдам взял банку и стал лить из неё себе в рот сгущёнку.

В этот момент поблизости разорвался снаряд. Руки Клейнайдама дрогнули, сгущёнка полилась вместо рта на лицо, шею и за воротник шинели.

Линдеман не выдержал и впервые за несколько дней громко рассмеялся.

Зеехазе нашёл плитку шоколада, но даже не смог её разломить, так она замёрзла. Лезвие его тесака не брало шоколад. Тогда он пристроил плитку на левое бедро и ударил по ней ножом.

— Так ты себя ранишь, — предупредит его Линдеман. —

Смотри-ка, шинель и штаны прорезал.

— У меия ран на теле хватает, подумаешь, одной больше, — пробормотал Зеехазе и положил куски шоколада на стол. Жуя шоколад, он почувствовал, однако, боль в левой ноге. — Жаль, — недовольно буркнул он.

— Чего жаль?

— Я уже говорил, что сегодня у меня юбилей: семь лет назад я женился. Жаль, что нельзя хоть краешком глаза взглянуть на жену и дочку.

Они вошли в убежище, перекрытое сверху брёвнами.

— Склад боеприпасов, — заметил вахтмайстер.

Клейнайдам уже рассматривал какие-то пакеты и пакетики, которых тут было видимо-невидимо.

— О, да это рождественские подарки Деда Мороза офицерам!

Он тут же вскрыл одну картонку, в которой оказались сигареты, лезвия, мыло, кожаные перчатки.

Бросив всё это на землю, Клейнайдам разорвал другой пакет. В нём оказались фотографии, сигареты, кекс и кубинские сигары.

Клейнайдам начал потрошить посылки как одержимый. Жуя кусок шоколада, он одновременно курил, а в левой руке держал бутылку виски.

Линдеман бросил на Зеехазе многозначительный взгляд, и они отошли в сторону.

— Скажи, может, сейчас и настал тот самый благоприятный момент, когда можно дать дёру, а? — спросил вахтмайстер. — На этом участке нет ни янки, ни эсэсовских молодчиков. Подумай и о том, в какую историю я влип с этим Альтедерфером.

Эрвин Зеехазе молча кивнул, повернулся и посмотрел назад: Клейнайдам стоял метрах в четырёх. От удивления он открыл рот, даже жевать перестал.

Вахтмайстер Линдеман придал своему лицу серьёзное выражение и начальственным голосом сказал:

— Ну, нам пора к Браму, а то ещё опоздаем.

Они набили карманы сигаретами и шоколадом и направились к северной окраине Бютгенбаха, не встретив ни одной живой души.

«Интересно, где находится КП четвёртой роты? А где сам Брам? Да и есть ли здесь вообще линия обороны?»

Зеехазе, увидев их, быстро затащил обоих за кучу развалин, где находились и другие солдаты.

— Слушаюсь, рыцарь! Я вам достану молоденьких женщин! — крикнул кто-то.

Вскоре Линдеман увидел кого-то у полуразрушенной стены и сказал:

— Там у стены кто-то лежит!

— Дружище, да это же Линбург из второй батареи!

Они перебрались через развалины и вскоре подошли к вахтмайстеру Куннберту Монзе, который, неестественно улыбаясь, крепко держал в руках свой панцерфауст. Обе ноги у него были оторваны снарядом базуки. Монзе истекал кровью. Недалеко от него штабс-ефрейтор Линбург копался в своей рации. Он как раз настроился на американскую радиостанцию и тут увидел Линдемана и Зеехазе.

— Здесь рыцарь Лобесам! — в насмешку послал он в эфир. — Никаких чрезвычайных происшествий!