Заколдованный круг
Шрифт:
Дон и Тер, лежа на животе возле проигрывателя, углубились в беседу. Когда Рив вошел, Лилиан бросилась к нему. (Рог так и застыл на полуслове.)
Лилиан не стала задавать вопросов, а сразу потащила Рива танцевать.
Минут пятнадцать все отдавались танцам. Потом заглянул господин Лонг, и наступил перерыв. Он, как всегда, улыбался, целовал подруг дочери в щеки, похлопывал ребят по плечу, жал руки. Его энергичное, гладкое лицо выражало приветливость и радость.
— А, Рив! Я тебя сто лет не видел! Где ты был, уж не на Луне ли?
Рив смущенно отшучивался, с тревогой поглядывая на часы. Господин Лонг поболтал с молодежью минут пять, пожелал счастливого вечера и ушел переодеваться — сегодня он ужинал в клубе.
Господин Лонг любил иной вечер посидеть в клубе, поужинать, поболтать с деловыми друзьями.
Вот и сейчас он сидел в мягком кресле в компании макаронного короля Рога, баскетбольно-бейсбольного короля Доначио и пистолетного короля Стена. Решался серьезный вопрос: кого сделать президентом университета. Прежним президентом все были довольны, и его выдвинули в мэры города. Он прошел, хотя на его избирательную кампанию пришлось изрядно потратиться. Теперь пост главы университета оказался вакантным.
— По-моему, Пит годится, он малый ничего, соображает, — заметил Доначио (Питер Ренсом был доктором наук, членом дюжины иностранных академий, лауреатом Нобелевской премии, но не очень богатым, по их понятиям, человеком).
— Для представительства Ренсом хорош, — заметил Рог, — титулы разные, и потом, говорят, он ученый с мировым именем.
— Пит не годится, — категорически отрубил господин Лонг.
— Почему? — удивился Доначио.
— Неуправляемый, — пояснил господин Лонг. — Можешь ты вот, например, позвонить ему и сказать: этот парень — лучший баскетболист страны, его нужно зачислить профессором латинского языка, хотя он не умеет подписать своего имени? А? Он же пошлет тебя подальше.
— Да, это правда, — согласился Доначио. — Может быть, О'Кин из полиции? Твердый и… управляемый, лучше ие надо.
— Ну уж нет, — опять запротестовал господин Лонг,— это уж нет!
— А он чем тебя не устраивает? — усмехнулся Рог.
— Как раз тем, что устраивает… — Господин Лонг сделал паузу. — Только на своем месте.
— Это правильно, — поддержал отец Стена, торговец оружием.
Спорили долго и в конце концов сошлись на кандидатуре отставного генерала, достаточно твердого, чтобы ни в чем не уступать студентам, но во всем уступать попечительскому совету, достаточно умного, чтобы руководить университетом, и достаточно… умного, чтобы им руководили сидящие за этим столом.
Не откладывая в долгий ящик, генерала вызвали в клуб, поговорили с ним и отправили домой, счастливого и гордого.
А тем временем вечеринка в доме господина Лонга продолжалась. Танцевали, немного пили, болтали.
Лилиан и Рив уселись в уголке (ну чего она привязалась?).
— Ты плохо выглядишь, Рив, — озабоченно заметила она.
— Устал. Много занимаюсь (они учились на разных курсах разных факультетов, и Лилиан не могла проверить).
— Мы тут хотим совершить прыжок на побережье. У отца Тер там имение, он дает нам свой самолет. По-моему, у него на Дона стали прорезаться виды. Присматривается к нему. Надеется, что сможет его в своем предприятии использовать. Только зря…
— Почему зря? — вяло поинтересовался Рив.
— Будто сам не знаешь! — фыркнула Лилиан. — Дон же дурачок, — как думает, так и говорит, как говорит, так и делает. Разве такой может у Лонга, да вообще в бизнесе работать? Так поедем, покупаемся, покатаемся на его яхте. А?
— Меня никто не приглашал.
— Никого не приглашали специально. Это само собой разумеется. Если хочешь, я могу сказать Тер, чтобы она…
— Не надо, Лилиан, не трудись. — Ему стало неловко, его слова звучали грубо. — Спасибо тебе, но вряд ли я смогу. Отец нездоров, дела…
— Жаль, — вздохнула Лилиан. Она была явно разочарована. — У папы тоже неприятности… Рив насторожился.
— А что такое?
— У них там всегда какие-то происшествия, но сегодня прямо страшное. В газетах еще не было, папа рассказал. — И она поведала Риву следующую историю.
На одной из окраинных улиц полицейский автопатруль заметил юношу и девушку, которые, спотыкаясь, натыкаясь на стены и столбы, брели, держась за руки. Лица их были окровавлены и покрыты синяками от падений, руки изодраны.
Они шли шатаясь, ничего не видя и не слыша, потому что почти ослепли от нестерпимого света, которого никто не видел, кроме них, почти оглохли от чудовищного гула, которого, кроме них, никто не слышал…
Патруль задержал их и повез в участок.
Парень — ему было шестнадцать лет — скончался раньше, чем мчавшаяся под вой сирены машина добралась до цели. Девушку спасли, но она осталась слепой и почти глухой.
Она рассказала, что они впятером проводили обычный вечер: потанцевали в соседнем дансинге, потом отправились к одному из ребят и там, вколов себе в вены героин, стали слушать пластинки. Далее ее дружок захотел погулять, и они отправились на улицу…
С трудом выяснив у девушки, где искать остальных троих, полицейские поспешили туда.
Они опоздали. Двоих нашли на крыше. Они были мертвы. Выражение лиц, скрюченные пальцы выдавали невыносимые муки, испытанные ими перед смертью. Третьего обнаружили на соседней улице в чужой машине со шприцем в руке. Он уже не дышал. Четверо умерших сразу я одна навсегда ослепшая даже в этом, ко всему привыкшем, городе могли вызвать скандал. Не то чтоб это очень волновало отца Лилиан, нет, но происшествием могли воспользоваться враги, чтобы выжить его с выгодного служебного поста. Поэтому он очень расстроен. Она, естественно, тоже.
Но если история, рассказанная Лилиан, хоть немного взволновала ее (по причинам, правда, весьма эгоистическим), то Рива она не заинтересовала вообще, — уж он-то знал немало подобных историй. Его волновало другое: часы показывали пять минут девятого и… ничего.
Лилиан продолжала что-то говорить. Он не слушал.
Ага! Кажется, наконец…
В комнату вбежала горничная и, подойдя к Тер, что-то взволнованно зашептала ей на ухо. Лицо Тер выразило беспокойство. Она встала, минуту постояла, закусив губу. Потом громко сказала: