Закон Дарвина
Шрифт:
Был уже третий час ночи, но он не спал. Сидел и вспоминал первого из отправленных…
…Петька был его учеником – в школе. В каком-то смысле – его крестником; четыре года назад… да, четыре… Верещаев вытащил Петьку и его брата Димку из воронежской беспризорщины – голодных, злых, никому не верящих и уже почти поломанных, балансирующих на самом краешке, на тоненькой ниточке остатков мальчишеской гордости и храбрости. И опять ужаснулся – в тысячный раз! – сколько таких вот ребят – умных, талантливых! – пропадает на улицах «выбравшего демократию» государства. Но он никогда не считал, что сделал что-то необычное. Он просто
А он просто так жил.
…Когда братья отправились с ним сюда, Верещаев удивился, если честно. Он не мог понять, чем заслужил такую верность. Да и не особо старался вникнуть, в последнее время навалилось столько дел… Когда встал вопрос – Димка Ярцевский, князь, чтоб его, поставил этот вопрос ребром и на дыбы – кого отправлять выяснять проблему с накопительными лагерями для детей – он долго думал, перебирал, прикидывал. Тоже была ночь, точнее – поздний вечер, теплый и тихий. Он долго бродил за околицей, пока не промок насквозь от вечерней росы, а из низин не выполз туман. Дав здоровенного кругаля по холмам, Верещаев спустился в ложок, перебрел его по мосту и остановился. Задание было тяжелым (слова «смертельно опасное», «невыполнимое» он старался не употреблять, дистанцироваться от их смысла). Нужен был подросток – умный, ловкий, храбрый, с быстрой физической и психической реакцией, мотивированный… Таким условиям отвечали многие из его ребят. Но именно это и затрудняло выбор. Он не представлял себе, как будет приказывать такое. Ведь это… Своим ребятам Верещаев никогда не врал. Но сказать такуюправду… отправить фактически в никуда?
Он досадливо помотал головой, прогоняя эти мысли. Хорошо командовать дивизией – можно давать любые задания, не видя в лицо тех, кем командуешь…
Верещаев прошелся по мостку туда-сюда. Решительно пересек его (чудились какие-то звуки), поднялся на склон и остановился.
На гранитном валуне – одном из тех, которые притащил сюда в незапамятные времена ледник, – удобно сидели Петька Зубов и две девчонки из местных, его ровесницы. Рядом на камне стояли три пары кроссовок. Вся троица прерывисто хихикала и обменивалась какими-то обрывками реплик. Связно говорить или просто связно хихикать у них не получалось, так как Петька ухитрялся одновременно целовать взасос обеих и активно шарить руками под джинсовыми юбочками и в вырезах блузок. Девчонки в долгу не оставались. Ясно было, что все трое в восторге.
«М-да, – подумал Верещаев. – Интересно. Вот и вся война – кому она сдалась, когда тут такое?»
Выждав, пока все это безобразие перейдет в активную фазу раздевания, Верещаев подло и рассчетливо хмыкнул.
– Ой! – хором пискнули девчонки и прыснули в темноту, на ходу пересмеиваясь и пытаясь привести себя в порядок. Через две секунды одна вернулась, подхватила кроссовки и, выдав: «Извинитееее!» – канула в ночь окончательно.
– Уй! – вякнул Петька, стремительно краснея и застегивая штаны. – Уй-а!!! – издал он негодующий вопль и подскочил, дергая молнию обратно.
– Что такое? – ласково осведомился Верещаев.
– Прищемил, блин, – плаксиво ответил Петька. – Больно же!
– Представляю, – согласился Верещаев.
–
– И давно у тебя с ними? – поинтересовался Верещаев. Петька сделал честные глаза:
– Только сегодня познакомились. Мы с дядей Игорем дом там чинили… – Он неопределенно махнул рукой. – А они помогали.
– А теперь ты им решил помочь стать мамами? – уточнил Верещаев. Петька пожал плечами:
– А чего?
– Да в том-то и дело, что я не против… – Верещаев сел на край глыбы.
И все решил именно в этот момент…
…Петька выслушал Верещаева спокойно, только немного побледнел – стало видно в темноте.
– Страшно? – спросил Верещаев. Петька помотал головой и искренне ответил:
– Нет. Просто… волнуюсь.
– Пойдешь? – вздохнул писатель-разведчик. – Я не приказываю, ты не думай…
– Пойду, – ответил тихо мальчишка.
– Не ходи, – попросил вдруг Верещаев. – Не вернешься.
Петька промолчал. Молчал и Верещаев, и туман полз из низины длинными осторожными языками, светился в темноте, замирал, крутился спиралью, полз снова… В той стороне, где был Воронеж, царила темнота – наверное, опять вырубили электричество, его подавали теперь по пять-десять часов в день. Потом за спинами людей хрустнула ветка и послышалось унылое «Сплюууу… сплюууу…» совы-сплюшки – и Петька повернулся на камне.
– Помните, – сказал он тихо, – как там пелось? « Мой стяг был выше вражьих стягов на целый миг!» Вот так.
– Ты романтик, мальчик, – ответил Верещаев и ссутулился.
– Нет, – возразил Петька почти холодно. – Я помню, как это – грязь и холодно спать в переходе, Ольгерд… – Он назвал своего бывшего учителя по имени. – А теперь подумай сам – могу ли я хотеть, чтобы вся страна стала таким переходом… заплеванным и в рекламных объявлениях, на которые глядишь – и от тоски хочется выть.
Верещаев прикрыл лицо руками. Мальчишка пересел ближе и продолжал:
– Я пойду. И я постараюсь вернуться. Я очень постараюсь.
– Очень малы шансы, – глухо ответил Верещаев. – Очень долгий путь. И очень нужно сделать это. Очень, Петь… Очень.
– Русские играют только с малыми шансами, иначе скучно, – ответил Петька и шкодливо улыбнулся в тридцать два зуба в ответ на взгляд отнявшего руки от лица взрослого мужчины. – Я пойду и вернусь. И я узнаю, что там и как. Может, не скоро, но я вернусь, Ольгерд… – Он встал на камне и протянул руку к слабо светящемуся небу. Сказал вдруг просто и без пафоса, словно о естественном: – Я бессмертен. Разве нет?..
«…Я не знаю, – подумал Верещаев хмуро, играя на столе карандашом. – Я не знаю. Я не знаю даже, жив ли ты. Я каждый раз, отправляя кого-нибудь, не знаю, жив ли он. Или она. Но твой путь особый – несколько тысяч километров по стране, где все рушится и валится и для многих ты – цель. А в конце пути – лагерь, из которого еще надо будет выбраться потом».
В штабной избе сидели Ярцевский, Ментило, Прохоров, Земсков и Верещаев. Федосов был на патрулировании, Пешкалев еще не вернулся из своей загадочной московской поездки. Кроме этих пяти человек тут же присутствовал Шукаев – мэр Воронежа приехал еще с утра, ничего никому не объяснил, кроме Ярцевского, и теперь пришел на совет, как будто так и надо.