Закон Дарвина

Ростислав Олег

– Спи, блин! – шепотом прикрикнул Васька. И уже мягче добавил: – Спи, ну, слышь, Тим?

Тимка с шумным вздохом откинулся на общую подстилку, в кучу – так спать теплее, а августовские ночи были уже прохладными. И очень…

…История Тимки казалась довольно обычной. Наслушавшись на уроках разговоров о «правах ребенка», двенадцатилетний Тимка Ишимов, надеясь поменять мобильный телефон на новый, в титановом корпусе, донес на родителей – мол, они не обеспечивают ему надлежащий материальный уровень. Свежеиспеченные омбудсмены отреагировали на следующий день. Правда, телефон родители Тимке не купили. Явившиеся две тетки (с милицейским патрулем) арестовали, скрутив, отца и мать, а Тимку, всего обласкав

и обслюнявив, с охами и ахами о «несчастном ребенке» забрали в детский дом, где мальчишку старшие избили на вторую ночь, а на третью за драку шваброй он голышом попал в подвальный карцер, где всю ночь пришлось распугивать крыс. Но даже это не было еще самым ужасным. Детский дом, с начала оккупации патронировавшийся миссией UNRFR, напрямую поставлял – да и не скрывал этого – малолетних рабов на плантации в Мексику. Детей вывозили раз в неделю партиями по сто человек – якобы «на ознакомление с жизнью цивилизованного мира». Естественно, жизнь была такой классной, что все они совершенно добровольно оставались там, а фойе детского дома украшал огромный, спешно сляпанный стенд, увенчанный заголовком «ОНИ ОБРЕЛИ СЧАСТЬЕ!», на котором мальчишки и девчонки улыбались на фоне субтропических ландшафтов. Правда, глаза почти у всех были обреченные и испуганные, но в глаза еще надо было вглядеться, а стенд висел довольно высоко…

Бежать из детдома пытались многие. Тимка не знал – удалось ли хоть кому-то. По ночам территорию охраняли здоровенные кавказские овчарки, и пару раз детдом просыпался от истошных криков под окнами. Десятка два мальчишек и с полдюжины девчонок пропали по ночам. Тимка старался убедить себя, что большинству из них удалось-таки бежать. Хотя кто-то из старших говорил – причем не пугая младших, а в своей компании – что видел в сарае, где днем держали псов, человеческие кости.

Попадавшие в детдом домашние дети – а таких в последнее время становилось все больше и больше – ломались почти сразу, не столько под прессингом старших, сколько от самих обстоятельств, в которых оказывались. Но Тимку старшие выделяли в числе немногих других – именно за то, что на вторую ночь успел, прежде чем его скрутили, помахать шваброй. И именно они подсказали, что бежать нужно с кухни через мусорник. Им самим было по хрену – вывоз не грозил, возраст не тот, а в детдоме худо-бедно кормили и была крыша над головой. Тимка сперва побаивался, кроме того, не мог найти никого, кто согласился бы бежать тоже… но когда понял, что подошла его очередь, – рискнул.

И – получилось. Сперва Ишимов сунулся домой, но квартира была опечатана, и у мальчишки хватило ума не задерживаться, бежать тут же. Где искать маму и отца – он не имел ни малейшего представления. Как жить в городе – тоже не знал. По какому-то непонятному наитию он – городской житель уже в пятом поколении – убежал в лес. Оставаться на ночь на улице Тимка не мог, люди вокруг казались страшнее зверей, город стал чужим и пугающим, словно из фильма ужасов…

…Тимку они встретили на вторую ночь, точнее вторым вечером. Зареванный, чумазый, оборванный мальчишка со здоровенной палкой куда-то шел по еле заметной тропинке и, увидев старших ребят, шарахнулся в сторону, споткнулся, уронил дубину, упал и остался лежать. И поднял голову, только когда присевшие рядом девчонки под гыгыканье развеселившихся ребят стали спрашивать, кто он и не голодный ли он…

…Васька вздохнул и подбросил в костер дровишек. Что делать – он не знал. В голове смутно теснились образы каких-то брошенных деревень, в которых надо зимовать. Но как это делать в жизни – он знать не знал. А еда? Где еду добыть? И ведь с ним были те, за кого – никуда не деться – Васька отвечал… Кроме того, парня дико раздражала мысль, что опять придется прятаться, бегать, скрываться – на

своей земле, сколько можно?! Это никак не соотносилось с тем сном, который он видел в Липецке и который потихоньку считал вроде бы как вещим, что ли…

Откуда взялся старик – Васька так и не понял. Даже думал, что задремал у огня и видит сон. Вот только что никого не было напротив – и вдруг сидит у огня тощий старик с прокуренными усами, в куртке, похожей на мешок, и с ружьем между колен. Васька моргнул несколько раз и огляделся. А дед доброжелательно сказал, поднеся тлеющую на конце веточку к толстенной самокрутке:

– Вечер добрый.

– Д… добрый… – пробормотал Васька. – А вы кто?!

В какой-то миг он почти ожидал услышать «леший» – или как там называли того, кто живет в лесу, Васька плохо помнил сказки. Но старик вполне обыденно представился:

– Зови дед Илья… Что ж вы так ночевку-то не по уму разбили? И старшие где? Или одни?

Васька опять огляделся. Нет, вроде бы старик один…

– Мы из города, из Липецка, – буркнул он. – Убежали.

– От этих? – старик повел головой. Васька кивнул. – И чего делать думаете?

– Не знаю, – честно признался парень. И посмотрел на старика с надеждой – ведь он же взрослый, он должен знать, что делать! Больше всего в этот момент Васька боялся, что этот леший уйдет и оставит его с неподъемным взрослым грузом неразрешимых проблем.

– Мы вот тоже убежали. – Старик затянулся (Ваське жутко захотелось курить, но попросить он не решился). – Двором целым… из Грязей. В лесу живем. Охотников мало, молодой народ дурной, палить умеют, а все без толку, вот я и хожу… Ты вот что. Ты давай своих поднимай да и пошли к нам. А то осень будет – и вам с такой жизнью хоть в петлю.

Васька на миг прикрыл глаза, переживая то, что можно было назвать лишь облегченным полуобмороком…

Гунн. Республика Тюркских Народов

Когда Батырбай Султаев учился в русском университете, еще при СССР, то он русских недолюбливал. Смешки над именем (вот попробуйте, произнесите вслух слово «Батырбай». Разве не забавно звучит для непривычного уха?), смешки над народностью, над обычаями. Батырбай всегда, сам того не осознавая, был националистом.

Когда СССР взял да и ахнул в сортирную дыру – он сначала даже порадовался, но потом… потом родной колхоз «Абай Кунанбаев» разорился. От деревни остался жалкий ошметок. И остался Батырбай со своим дипломом агронома никому не нужным.

Немного положение поправилось, когда уже ничейную землю колхоза выкупил некий оралман, вернувшийся из России на историческую родину. Быть может, окажись этот оралман одним из «новых казахов» – то, скорее всего, дипломированный агроном бомжевал бы. Так же…

Теперь безработный и пьющий ранее агроном лежал на кошме, прихлебывая из пиалы молоко, и спокойно, а изредка даже весьма напористо, вел беседу со своим работодателем.

– Вот скажи мне, Батырбай, чем был плох СССР? – У Олжаса Елижановича имелось богатое поместье в степи. Благо можно было его отлично содержать – Сауранбаев Олжас получал солидный доход с нескольких супермаркетов в Алматы и еще с тех занятий, которые в приличном обществе не афишируют. А вот в деловом – весьма.

Но что нам дела… лучше пройтись по всему поместью. Что за поместье! Оно в самом деле было роскошным – очень похожим на дворцы султанов из арабских сказок. Разве что полумесяцев над куполами не было.

Однако зашедший за высокий забор обыватель удивился бы не столько красивому дому, сколько стоящей за этим забором юрте, неподалеку от самого здания. И уж совсем бы его поразил лежащий на кошме хозяин поместья, по виду больше походящий на восточного шейха.

– Так чем был плох СССР?