Закон Дарвина
Шрифт:
– Куда вы их хотите забрать? – вопросом ответил священник, слегка повысив голос. Верещаев посмотрел на него, как волк на говорящего кролика, – недоуменно и даже с робостью. Потом усмехнулся:
– Воевать, батюшка. За нашу победу, как в одном кино сказано. Чтобы их больше не таскали за химок сперва в концлагерь, потом в монастырь, потом из монастыря… А то так мы можем и не успеть. Уже много куда не успели.
– Вы знаете, – мягко и более спокойно сказал священник, – я не признаю этой позиции – добро должно быть с кулаками. Добро должно быть с добротой. С
– А вы знаете, я тоже не признаю этой позиции – насчет кулаков, – согласился Верещаев. Отец Исидор посмотрел удивленно – кажется, он ожидал возражений. – Добро должно быть не с кулаками… – Верещаев выдержал паузу, – …добро должно быть с пулеметом. И должно уметь им пользоваться. Вот тогда не будет таких, как те, кого мы сегодня положили под стенами вашего монастыря и кому наплевать на вашу доброту, отче, кому она смешна и безопасна, а значит – полезна! – В голосе Верещаева прорвалось на миг раздражение, но он явственно скрутил его и прочел, торжественно, как молитву:
А смысл Истории, в конечном — В добротном действии одном: Спокойно вышибать коленом Добру не сдавшихся добром…Спасибо за чай, за картошку с огурчиками, батюшка. А детей мы у вас забираем. Вы не можете ни защитить их, ни научить ничему, кроме абстрактной жижицы. И не грозите мне карой Бога и угрызениями совести, – почти скучным голосом опередил Верещаев гневно выпрямившегося священника. – Что до совести, я раздавил ее сапогом уже давно – за беспомощную назойливость. О Боге – мои боги старше и мудрей вашего. Если попробуете препятствовать – пристрелю вас прямо тут и накрою сверху иконой, чтобы было не скучно. Итак?
В тишине, наступившей за этим вопросом, раздался тугой щелчок. Это Ольгерд большим пальцем отбросил крышку кобуры «маузера».
– Пойдем быстро, – Верещаев прошелся перед строем, словно бы наугад ткнул в грудь мальчишки, другого… – Ты, ты, ты… ты, ты… – он отсчитал двадцать человек. – Назначаетесь командирами десятков, в которых стоите, – направо от вас. Ваша задача – следить, чтобы никто не отстал, чтобы никто не жрал на марше продуктов, чтобы на привалах все осматривали ноги и не вздумали орать и жечь костры. Замечу что-то подобное – спрос будет с вас. Ясно все?
Еще не столь давно очень многие из этих мальчишек вполне могли – ощущая за собой родителей, «права», охрану возраста – схохмить или огрызнуться на командный тон постороннего взрослого. Во всяком случае, не избежать было вопросов типа: «А куда мы?», «А кто вы?», «А чего я?». Но сейчас над строем лишь прошелестело:
– Да… понятно… есть… понял… угу, то есть ой, да… да… ага… я понял…
– Кто умеет пользоваться «калашами»? – задал следующий вопрос Верещаев. Поднялось несколько рук, неуверенно. – Так, эти ко мне, ждать около ворот. Остальные разбирают вон оттуда вещмешки и продукты по норме – три буханки хлеба на десяток, у старшего, каждому – по шесть «бомж-пакетов»,
Толпа задвигалась – неожиданно организованно, как под гипнозом. Послышались негромкие окрики – полукоманды-полупросьбы. Поднявшие руки уже переминались у ворот, в которых ухмылялись приехавшие с Верещаевым бойцы, державшие в поводу коней.
– И вам хватит, – кивнул пожелавшим вооружиться Верещаев. – Два… три… пять. Хорошо. Значит, так. За воротами есть «калаши». Идете и приносите сюда по «калашу» и по лифчику… знаете, что это?.. с магазинами и прочей тряхомудией. Пошли, быстро!
Один из мальчишек влетел обратно почти сразу. Посмотрел ошалелыми глазами, икнул. Верещаев ткнул пальцем:
– Ко всем, марш.
Остальные четверо вошли почти одновременно. Одного покачивало, он нес оружие на вытянутых руках, второй приткнулся к стене и вдруг начал блевать. Верещаев переждал, скомандовал:
– Влезли в лифчики, околочеловечки. Быстро, быстро лезем, как в школьные рюкзаки… Так. Около того, что надо. Оружие к осмотру! Я сказал – оружие к осмотру, долбаки малолетние! Вот так… Хорошо. Патроны подобрать, магазины дозарядить, примкнуть, взвести оружие и поставить на предохранитель… Тебе чего?
Конопатый мальчишка лет двенадцати, невесть когда успевший сбегать за ворота, держал в руках окровавленный «лифчик» и автомат.
– Я с ними хочу, – заявил он и мотнул головой в сторону вооруженных.
– Из чьего десятка? – поинтересовался, повысив голос, Ольгерд и ударом в ухо сшиб подбежавшего заранее перепуганного десятника с ног. – Марш следить, пока у тебя все не разбежались! Встал, марш, быстро!.. Так, теперь с тобой. – Он оглядел конопатого. – Можно с ними.
– Э, Ольгерд, – подошел к Верещаеву один из его людей. – Тут еще монахи… пятеро, молодые. С нами просятся. И трое пацанов из местных послушников. Как?
– Как сам думаешь? Берем, конечно, – буркнул Верещаев. – Давай, подгоняй их скорей! Выходить надо быстро, быстро уже!
И подумал, что скоро пойдет снег, а Юрка как раз должен сегодня привести в Чистое очередной груз золота…
Около дороги еще стреляли, но это были отрывистые, отсеченные «трехстрелки» американских «М16», а значит – наверное, добивали раненых или просто палили для бодрости. Юрка слышал это как бы издалека.
Он лежал на животе среди сухих осенних камышей, качающих мягкими метелками на ветру, смотрел, как вечереет и в тихом ясном воздухе начинает сеяться снежок. Холодно не было, ну а тела ниже пояса он не ощущал вообще, хотя знал, что оно лежит в стылой болотной жиже. Еще он знал, что скоро найдут и его – кровавый след, мятые и изломанные светлоголовые камышины… Поэтому в правой, работающей, руке он держал «бердыш», а обе оставшиеся гранаты с выдернутыми кольцами сунул под грудь, и они там неудобно давили.