Закон Дарвина
Шрифт:
Юрке не было ни больно, ни страшно. Снег падал и падал, красивый, плавный, а выстрелов больше не было. Зато уже потрескивали камыши. Климин понимал, что подвел своих. Подвел самонадеянностью, решив проскочить ментовский блокпост с грузом. Он, конечно, не знал, что вместе с ментами там окажутся янки из UNFRF. Конвой смял и этих картонных вояк… но у янки всегда было хорошо со связью, и через десять минут на проселке его накрыли вертушки, а потом выбросили вокруг ударные группы, у которых были сканеры, тепловизоры и до черта гранатометов и пулеметов.
Сто пятьдесят килограммов золота, подумал Юрка. И семь человек, семь взрослых мужиков, которыми доверили командовать ему,
Голоса. Совсем близко. Наверное, они уже видят его на экранах.
Он вспомнил маму, отчима, сводного брата Никитку. Отчетливо вспомнил, ясно так. Никитка, как раз перед отъездом Юрки, собирался на очередное «задание» – Евгений Павлович должен был его зачем-то отвезти в Воронеж к отцу Георгию. Хорошо бы все закончилось благополучно, мелкие так рискуют… Показалось Юрке даже, что он увидел своих… а когда сморгнул, то понял, что вокруг мягкая тьма, и это не стемнело окончательно, а просто он не видит. Юрка не знал, зачем заполз на болото, почему не остался у дороги, где его ранили и где погиб конвой. Золотые слитки тяжело падали в грязь… Узнают, нет? Поймут или нет? Хорошо бы приняли конвой за обычную бандитскую группу, где-то надыбавшую золото… Вдруг вспомнились лица мальчишек-кадетов, которым он в Воронеже отдал оружие. «Все равно у нас получится», – спокойно подумал юноша и попытался ощутить пистолет, но уже не было ни рук, ни вообще тела, а только… только… только…
И Юрка Климин перестал быть…
…Темнело медленно, и даже без подсветки было видно лежащего наполовину в черной подергивающейся ледком жиже, наполовину на мерзлом и окровавленном берегу высокого белокурого парня с раздробленным пулями крестцом. Левая рука в теплой перчатке была вытянута вдоль тела ладонью вверх, на нее уже нападал снег. Правая – с прочно зажатым пистолетом – на отлете в сторону. Подошедший вплотную осторожными шагами солдат – весь в углах диковинной амуниции, безликий – хотел толкнуть лежащего ногой, но шедший следом сержант его остановил:
– Стой, не дури. Видишь, он умер не сразу, почти наверняка сунул под себя гранату.
– Да? – рядовой присел, осторожно пошарил под трупом. – О черт, святая задница, точно! – он осторожно достал маленький кругляш, закусывая губу, вставил временную чеку. Подбросил гранату и повесил на плечевой ремень. Сержант между тем говорил по рации. – Похож на моего младшего брата, – задумчиво произнес рядовой. – Такой же длинный и белобрысый… Сержант, а я вот раньше на самом деле думал, что русские похожи на монголов…
– Надо было меньше смотреть телевизор, – посоветовал сержант. – Наши там допрашивают одного, взяли живым… Похоже, это все-таки не банда, а партизаны…
– Я обалдел, когда увидел столько золота, – признался рядовой. – Честное слово, будь слитки поменьше, запрятал бы хоть один. Все равно в тылу разворуют все… Бррр, какая же тут неуютная осень. Неудивительно, что эти русские все долбанутые. За что они хоть воюют?
– Если бы я знал, то сидел бы в Белом доме, – отозвался сержант. – Может, им просто нравится воевать. Может, они нас ненавидят. У них вообще может быть все, что хочешь. Армия сдалась без единого выстрела, а какие-то непонятно кто все равно стреляют. Народ полоумных, хуже ирландцев.
– Говорят, в Ирландии какие-то серъезные беспорядки, – вспомнил рядовой. – Что-то такое рассказывали вчера по CNN. В этом… Твистере.
– Ольстере, – поправил сержант. – Моя бабуля была из Ольстера. Совершенно чокнутая старушенция, как-то раз застрелила двух ниггеров, которые хотели
– Ха, так вы тоже малость полоумный? – усмехнулся рядовой.
– Будь я нормальным, я бы опять-таки сидел в Белом доме, а не таскался по этой ледяной каше, – не обиделся сержант. – А вообще, – вдруг добавил он, – мне все это дико обрыдло. Арабы и прочие хаджи – черт с ними, они все равно не люди… эй, только не вздумай донести, что я веду расистские разговорчики… – Рядовой клятвенно поднял два пальца. – Ты не видел, в какой грязи они живут, а я-то побывал в Кабуле и в Багдаде тоже… Дерьмо они и обречены прозябать в дерьме. Но тут у меня все время какое-то сраное ощущение… – сержант покрутил головой и замолчал. Рядовой, не дождавшись продолжения, вспомнил:
– Я в увольнительной был знаете где? В музее. Нет, честно, там, где старинные пушки у входа. Зашел ради смеха, кинул им там на входе двадцатку, все равно не жалко… Там одна бабка знает английский, увязалась за мной ходить и объяснять. Оказывается, этот город, ну, Воронеж – он, мать твою, старше наших Штатов на полтора века! Я ушам не поверил, когда услышал!!! Когда уже уходил, туда завалились двое хаджи из местных, эти… ну… русские называют их зверьки… в общем, я не знаю. Завалились, чтобы поссать в холле… – рядовой хмыкнул. – Ну, дело житейское. Но мне почему-то не захотелось, чтобы они там ссали, и пришлось напинать им под хвост…
– Ну да ладно, – вздохнул сержант, – хватит разговоров. Давай-ка его обыщем как следует…
Он присел и перевернул тело умершего русского.
– Сержант, что это? – спросил рядовой, нагибаясь над выкатившимся под ноги предметом.
– Граната, сынок, – спокойно ответил сержант…
…На взрыв у края болота обернулись сразу все – кроме двух человек, стоявших возле перевернутой телеги.
На лежащие на столе бруски золота генерал-лейтенант Твиндэм смотрел, как на мины. Его взгляд был таким, что комиссар Паолизи занервничал и вгляделся тоже. Ничего такого. Обычное золото высочайшей пробы…
– Доигрались, – тяжело произнес Твиндэм и перевел на итальянца взгляд, вызвавший у латинянина приступ генетического страха перед германцем. – Достукались. Твою мать. – Это генерал сказал по-русски. – Вы, тупой пожиратель макарон, – Паолизи сделал оскорбленное лицо, – я говорил вам и всей вашей сраной администрации, что нельзя, понимаете, НЕЛЬЗЯ играть с этими русскими в такие игры?! «Ах, они отселяются на землю, ах, пускай!» – передразнил он кого-то. – В концлагеря их надо было отселить! В гетто! – Он выругался и повторил: – Доигрались.
– Не понимаю, что вас так беспокоит… – с апломбом начал Паолизи. И осекся – в глазах генерала появилось чокнутое бешенство.
– Бесссссссспокоииииттттт? – протянул Твиндэм. – Меня беспокоит, вашу мать, что теперь я вижу все кусочки мозаики! В окрестностях города, в ваших пасторальных поселениях на земле, бородатых и лаптеносных, – вы знаете, что такое лапоть, Паолизи? Это вы, черт побери! Так вот, в этих поселениях, судя по всему, собралась армия, а мы этого не заметили! – И генерал заорал, уже не сдерживаясь совершенно, двинул бруски по столу: – Вы лапоть! Взяточник, бабник и тупой лапоть! А я старый идиот, слепой идиот! Теперь мне все ясно, все!!! Вы представляете, что они сделают на эти миллионы? Думаете, купят виллу на Лазурном Берегу и смотаются туда? Черта с два. Они – не вы. Уже через пару недель нас прямо в этой резиденции будут обстреливать ракетами!!!